-----------------------------------------
+ отвлечённо: Фаберже
Знаменитая фирма Фаберже изготавливала из золота, алмазов, уральских самоцветов, эмали всевозможные безделушки, которыми обменивались в качестве праздничных подарков члены царской семьи: часы, трости, шкатулки, портсигары, рамки для фотографий, табакерки и броши, запонки и булавки.

--------------------------------------
+ отвлечённо фрагмент беседы: А ведь у нас для детей активно работают Ю. Чичков, И. Минков, В. Герчик, В. Шаинский. Немало прекрас­ных песен поется ансамблем Локтева, хором Попова. В последнее время поя­вились и шуточные детские песни, которые, я считаю, просто необходимы. Надо с детства учить ценить свою, отечественную музыку. Пусть будет больше веселых, задорных, а не каких-то аморфных - хочу подчеркнуть это слово - песен! Здесь важна, на мой взгляд, не только сама по себе поэтико-музыкальная основа, но еще и то, как это преподносится.

Василий Владимирович Пукирев (1832— 1890) вошел в историю русской живописи как художник одной картины. Это воспро­изводящийся здесь всем известный «Нерав­ный брак», написанный им в 1862 году, тридцати лет от роду. С тех пор он работал ещё без малого тридцать лет, написал мно­жество полотен (жанровых, портретных, религиозных), однако ни одно из них не могло даже отдаленно сравниться с его един­ственным шедевром, в который он вложил себя — весь отпущенный ему талант и ду­шевную силу.
В житейской и творческой биографии Пукирева многое неясно. Фактов и докумен­тов сохранилось дасадно мало. Он проис­ходил из крестьян; первоначальное образо­вание получил скорее всего в приходской школе, затем, по словам биографа, поступил в учение к одному неважному живописцу в Могилевскойгубернии, а затем, благодаря счастливой случайности, попал в Москов­ское училище живописи, ваяния и зодчества. Там занимался в портретном классе под руководством профессора С. Зарянко — од­ного из учеников Брюллова. (Запомните это обстоятельство мы еще вернемся к нему.) В 1853 году Пукирев послал не­сколько написанных им портретов из Моск­вы в Петербург, в Академию художеств, и получил за них звание неклассного худож­ника. Как одаренный и обещающий портре­тист в 1860 году стал академиком. Казалось, перед ним открывалась надежная карьера академического портрета...

В 1876 году «издатель петербургского журнала «Нувеллист», г. Бернард, предложил П. И. Чайковскому написать 12 небольших пьес для журнала — по одной пьесе в месяц. Пьесы эти по содержанию должны были иметь связь с теми месяцами, для которых предназначались. Чайковский принял заказ и выполнил его со свойственной ему аккуратностью. Сам он считал работу легкой, незначительной и, чтобы не пропустить как-нибудь условленного срока, поручил слуге напоминать ему о заказе... В известный день слуга говорил: «Петр Ильич, пора-с посылать в Петербург», и Петр Ильич в один присест писал пьесу и отправлял ее»,— так рассказывает об истории создания музыкального альбома «Времена года» близкий к Чайковскому московский музыкальный критик Н. Д. Кашкин.
Возможно, человеку, полагающему, что создание музыки — тем более музыки такой прекрасной! — непременно должно быть таинством, непостижимым актом творчества, этот суховато-прозаический рассказ покажется едва ли не парадоксальным. В самом деле, поистине уникальный альбом фортепианных пьес, каждая из которых по непосредственности, вдохновенности своей являет собой своеобразное маленькое чудо, написан, оказывается, на заказ, да ещё «в один присест»!

Едва ли не каждый, кто когда-либо пи­сал о Майн Риде, начинал с того, что его биография стоит самой увле­кательной из его книг.
Удивительно, что они совсем не устаревают с течением времени. Да­же напротив: кажется, что время, скрадывая детали и подробности, все ярче высвечивает их главную суть. Они давным-давно утратили ак­туальный интерес: эпоха работоргов­ли и войн с индейцами канула в про­шлое.
А что касается исторической ценности, то романы, скажем, Фенимора Купера или Марка Твена тракту­ют те же сюжеты с гораздо большей глубиной. Обаяние книг Майн Рида другой природы. Пожалуй, можно ска­зать, что они и сегодня пленяют и очаровывают нас заключенной в них энергией повествовательности: своим стремительным темпом; выпуклой картинностью сцен и жес­тов; полной ясностью представлений о добре и зле, которой нам зачастую недостает в повседневности; наконец, бравурным ощущением праздника жиз­ни, которое само по себе драгоцен­но и достойно зависти.

Искусство нередко ставит перед ху­дожником задачу — создать образ другого человека, отличного от ав­тора, обладающего собственными ценностями, чувствами, поведением, и увидеть жизнь, встав на его точ­ку зрения. А для этого художник должен, как обычно говорят, обла­дать даром перевоплощения. То есть в воображении своем уметь стать (в большей или меньшей мере) тем, чей образ он создает.
Мы привыкли к тому, что перевоп­лощение требуется от художника, ко­гда он создает образ другого чело­века. Но всегда бываем поражены, когда встречаемся в искусстве с удач­ными попытками увидеть глазами ге­роя произведения жизнь животных, растений, даже вещей. Вспомним то счастливое удивление, которое вызывает у нас знаменитый «Холстомер» Л. Толстого, чеховская «Каштанка», «говорящие» вещи X. К. Андерсена... Силою воображе­ния художник приоткрывает для нас дверь в другую, таинственную жизнь.
Эту способность «быть другим» и сами художники иногда отмечают в себе с удивлением.

За горами, за лесами, За широкими морями, Не на небе — на земле Жил старик в одном селе. У крестьянина три сына... Так начинает сказка сказы­ваться; а читает ее весной 1834 года перед большой студенческой аудиторией (вместо лекции) близкий друг А. С. Пушкина, профессор изящной словесности Петер­бургского университета, поэт, критик, издатель, журналист П. А. Плетнев. Студенты захвачены увле­кательным сказочным сюже­том, вслушиваются в простую и в то же время эмоциональ­ную, меткую народную речь. И почти никто из них не знает, что автор удивительной сказки «Конек-Горбунок» на­ходится рядом: им является их однокурсник — девятнад­цатилетний студент философско-юридического факульте­та, сибиряк Петр Ершов.
На создание «Конька-Гор­бунка» Ершова вдохновили появившиеся в то время вол­шебные сказки А. С. Пушки­на. Пушкин был и одним из первых оценщиков произве­дения молодого автора. А оценка его была такова: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить!»