Эту картину художник Рябушкин на­писал в 1880 году, юношей девятнад­цати лет от роду. Он учился тогда в Московском училище живописи, вая­ния и зодчества, пережив уже, не­смотря на крайнюю молодость, серьез­ные душевные потрясения.
Андрей Петрович Рябушкин родил­ся в октябре 1861 года в селе Ста­ничная Слобода на Тамбовщине. Его отец принадлежал к сословию госу­дарственных крестьян и был иконо­писцем. Трудно, конечно, судить, насколько хорошим иконописцем, — однако факт, что именно он пробудил у своего сына интерес к живописи, привил ему первые навыки рисования. Биограф Рябушкина, П. Суздалев, рас­сказывает, что с раннего детства Андрей запомнил одну работу отца, икону «Пир Ирода», — особенно ...

Эту картину, хранящуюся ныне в нью-йоркском музее Метрополи­тен, написала около 1879 года американская художница Мери Стивенсон Кассат, проведшая большую часть жизни во Франции и испытавшая сильное влияние французской художественной культуры.
Мери Кассат родилась 22 мая 1843 года в Питтсбурге, городе на северо-востоке Соединенных Штатов, в семье банкира. О детстве художницы, обеспеченном и, вероятно, благопо­лучном, известно немногое. Сохранился дагерротип 1854 года, снятый во время семейного путе­шествия в Германию: девочка в черном платье с милым лицом и лукавыми глазами смотрит на шахматную игру своего отца и младшего брата...
Можно только гадать о причи­нах, заставивших Мери Кассат, не посчитавшись с желанием родных, в 1868 году покинуть Америку. Позволительно думать, что не последнюю роль в ее реше­нии сыграла бедность тогдашней американской художественной жиз­ни и желание видеть в подлинни­ках шедевры европейской живопи­си, которых тогда еще почти не было в американских музеях.

Василий Андреевич Тропинин (1776— 1857) сполна отведал крепостного житья — сорок семь лет из восьмиде­сяти одного года жизни. Он и воспитывался, и сформировался крепостным, да и на живописи его крепостная выучка, то есть отсутствие всякой правильной школы, тоже оставила неизгладимые следы. И все-таки назвать его крепостным художником невозможно. Конечно, это только ощущение, которое трудно объяс­нить и обосновать, но если мы говорим об искусстве, ощущения тоже имеют свою цену... Была у Тропинина особая сво­бода, особое изящество и легкость письма, которой не знали крепостные живописцы, даже самые даровитые из них. И только медленность, с которой созревал талант Тропинина, и роковая робость, которой от­мечены его первые шаги на поприще живописца, напоминают нам о про­клятье, тяготевшем над его жизнью...
Сын крепостного, он начал рисовать будучи учеником новгородской народ­ной школы. «Не имея никаких руко­водств,— рассказывал биограф Тропинина А. Н. Рамазанов, — он доставал у школьных товарищей кое-какие лубоч­ные картинки и с них копировал само­учкой». Позднее, учась в Петербурге ре­меслу кондитера, он бегал тайком к со­седу-художнику — смотрел, как тот ри­совал.

Это был художник пушкинской России, один из лучших русских портретистов первой половины прош­лого столетия. Петр Федорович Соколов (1791 — 1848) был воспитанником Петербург­ской Академии художеств, там в дет­стве и юности он провел девять лет на положении пансионера. Его учите­лем был исторический живописец Шебуев, братья Александр и Карл Брюлловы — ближайшими друзьями (на их сестре, Юлии Павловне, Со­колов вскоре женился). Биография Соколова известна пло­хо. Окончив Академию в 1810 году, он не стал, как предполагалось, историческим художником; его увлек­ло искусство портрета, карандашно­го и главным образом акварельно­го, в котором он быстро и преуспел, добившись легкого и виртуозного письма. Уже к началу 1820-х годов Соколов обладал репутацией блестя­щего портретиста. Как вспоминал его сын, Александр Петрович, тоже порт­ретист-акварелист, «работал (Соко­лов.— В.А.) быстро, и хам... его портреты отличались большой силой и законченностью... краткость времени, затраченного на них, изумляла всех, следивших за его трудами». Быва­ло, Соколов начинал и заканчивал портрет в течение одного сеанса, за несколько утренних часов.

Доменико Гирландайо (1449—1494) — худож­ник Раннего Возрожде­ния, точнее — перехода от Раннего к Высокому, еще точнее — художник упадка кватро­ченто, как называется итальянский, осо­бенно флорентийский XV век.
«Флоренция была колыбелью кватро­ченто и его саркофагом»,— писал в «Об­разах Италии» историк искусства Павел Муратов (1911 год). И продолжал: «Кват­роченто выражает свое содержание в накопленных им вещественных образах.
У этой эпохи нет стремления к глубине, она может показаться бедной идея­ми и прозрениями. Данте (XIV век.— В. А.) увлекает наше воображение в подземные пропасти или уносит его к небесным сферам... его мысль всегда уходит от поверхности земли. Но кватро­ченто как раз больше всего любило землю... Содержание кватроченто исчер­пывается таким простым понятием, как жизнь в мире. Никогда человечество не было так беззаботно по отношению причины вещей и никогда оно не было так чутко к их явлениям. Мир дан человеку, и так как это — малый мир, то в нем драгоценно все, каждое движение нагого тела, каждый завиток виноград­ного листа, каждая жемчужина в уборе женщины. Для глаза флорентийского художника не было ничего малого и незна­чительного в зрелище жизни. Все состав­ляло для него предмет познания.