Ох и горазд наш народ на выдумку! Причем, случается, не в от­крытую дверь старается войти, а в маленькое потаённое оконце влезть, не по дороге идти, а окольной тропинкой невесть куда вышагать. И ведь находит такие «путя», на которых только и остает­ся все делать, чтобы ничего не делать...
Каждое уважающее себя поселе­ние ищет и находит свой способ выживания. Нашла его и разлюбез­ная моя деревня Ерёмкино. В ней 107 душ. Из них в возрасте до трёх лет — двое, оба мальчика, один рожден разведенной продавщицей Ве­рой Сунькиной, другой — почтальоншей Люсей Дергунь; от трех до шестнадцати лет — 24, от шестнадца­ти до пятидесяти — 39. Остальным «за», то есть пенсионеры.
Когда-то ерёмкинцы получали в совхозе регулярную зарплату по 150, 200, а доярки с механизаторами так и по 300 рублей в месяц, чем и жили. Но когда зарплата перешла в разряд чисто символиче­ский, то задумались. Кто-то расши­рил огород, кто-то завел индюков, прежде тут не водившихся, полагая, что деликатесное мясо привлечет горожанина-покупателя. Но его, ро­димого, в отличие от прежних лет ничего не заманивало — ни разва­ристая картошка, ни густая смета­на, ни индюшатина: в городах теперь привозного из-за границы всего полно, даже, говорят, птичье молоко из бразильских джунглей бывает.
Загрустили ерёмкинцы, В каком направлении податься, они не зна­ли — не привыкли к самостоятель­ным решениям. Ждать стали, как распорядится районное начальство. Не может же оно не распорядить­ся! Однако бедственное положение усиливалось, а район молчал. Не гугукнул даже тогда, когда у тру­дящихся мужиков кончились запасы сахара и, хоть умирай, не из чего стало гнать самогонку.
Помощь пришла неожиданно, и не откуда-нибудь, а аж из самой Моск­вы: президент распорядился круто повысить пенсии всем категориям пенсионеров...
Внимательный читатель меня сра­зу же сердито одернет: мол, в бед­ственном положений трудящиеся му­жики, а ты про прибавку пенсий, им-то что от этого?! Подождите, сейчас разберемся.
Пенсионеров в Еремкино, как бы­ло уже сказано, 107 минус 2, минус 24, минус 39, — выходит, 42 че­ловека. Теперь вот что уточним: деньги им выдают каждый месяц, а не раз в квартал, как стражду­щим труженикам.
И вот, значит, бывший муж ; продавщицы Веры Сунькиной подсчи­тал всю пенсионную сумму, при­ходящуюся на деревню, потом взял и поделил ее на 107 живых душ. Так просто подсчитал. Так просто поделил. Совсем без всякого умысла. Просто от нечего делать. Сидел-посиживал на почте. Думал, как бы похмелиться. И счи­тал... А тут как раз Люся Дер­гунь по списку пенсии распределя­ла. И вот, когда «подбил бабки», поделил и еще раз подумал, тут-то и озарило мужика! Вспомнил, что у инвалида Митюнина во дво­ре ворота перекошены, с петель сорваны. Побежал домой, взял моло­ток, топор. Что надо — подтесал, что надо — подколотил.
Дед Митюнин от такой заботы расчувствовался, достал из загашни­ка поллитровку, налил стакан.
На другой день бывший Верин муж, закрыв шиферным листом ды­ру на дедовой крыше и опять по­лучив стакан, выставил иск ещё и . Старик иск признал законным и тут же рассчи­тался.
Глядя на удачливого зачинателя, пошли по деревне и другие совхоз­ные трудящиеся. Чтобы упорядочить зародившееся движение, ему был придан организованный характер: бригадир составил два списка, в од­ном — мужская рабочая сила, в дру­гом — перечень работ, имевшихся по хозяйству у пенсионеров (изго­родь поправить, крышу перекрыть, печь дымящуюся переложить, дров из леса привезти, распилить, расколоть, в поленницу сложить, се­ном обеспечить, дробленкой)... За мужиками пошли и женщины — для них тоже дел нашлось немало (оштукатурить, побелить, овцу остричь)...
А кто телевизоры будет чинить? Отыскали самого смышленого ерёмкинца, снарядили в город на ускорен­ные двухнедельные курсы по ремон­ту телевизоров. Вернувшись со зна­ниями и с инструментом, он сразу же отбил хлеб у телемастеров, наезжавших раз в месяц из райцентра.
Старики от такой заботы о себе все больше щедрели и расплачива­лись наличными пенсионными день­гами, не отходя, как говорится, от своей кубышки. Когда же пришел срок голосовать за рыночные ре­формы, то, естественно, почти все проголосовали «за» не колеблясь — на себе ощутили выгоды нового курса.
Однако радость не бывает без горечи. В одночасье умер дед Митюнин. Очень переживала вся трудоспособная часть ерёмкинцев эту утрату: ушёл из жизни щедрый человек, инвалид войны, к тому же после фронта репрессирован­ный, — ему выдавали самую большую пенсию. Возле него вполне сытно кормились три молодые еремкинские семьи, не считая безработных род­ственников, наезжавших из города.
В печали начали припоминать по­следние дни, часы и минуты добрей­шего старика Митюнина. А так как у постели больного дежурила сестра почтальонши, то её и обвинили в том, что она, дура, вовремя не по­дала какой-то особый травный взвар, благодаря которому старик ещё мог бы жить да жить. Оплошность мог­ла бы ей дорого стоить, но, слава Богу, в ту же пору пенсионный список пополнился двумя новеньки­ми: один свой, механизатор, дру­гой из переселенцев с Севера. Это обстоятельство смягчило ситуацию, поскольку у северянина пенсия тоже очень даже приличная. Однако ж и вразумило «милосердцев», они при­шли к выводу: надо все делать, чтобы старики дольше жили! И, не медля ни дня, ерёмкинцы создали «Бюро защиты старости». Зарегистри­ровали его, как и полагается, в районной администрации. Получили налоговую льготу...
Интереснейший расклад получился! Вы только подумайте: повсюду к пенсионерам известно какое отноше­ние, мол, обуза трудового общества, а тут подумывают, как бы со сторо­ны еще какого старичка заманить в деревню хотя бы на временное проживание. Для этого на тракте выставили рекламный щит: дескать, и озеро есть, и речка, и грибной лес. В ожидании возможных бабусь и дедов-поселенцев подготовили жи­лую площадь — отремонтировали старый заброшенный дом с двумя входами и двумя крыльцами. Объяв­ление в газете дали: «В целях за­щиты особо уважаемых пожилых людей предоставляем в безвозмезд­ное пользование...» По объявлению приезжали около десятка престаре­лых клиентов, но им отказали в льготном жилье, так как пенсия у них (выяснили осторожно) самая рядовая. Ничего, решили, было бы жилье, а солидные получатели пен­сионного содержания найдутся...
Спросите: куда ж подевался сов­хоз? А он теперь «акционерное общество закрытого типа». Хозяй­ство ужалось до совсем малых размеров, и все работники за­действованы теперь в том же «Бю­ро». Вот куль дробленки кто-то та­щит, аж пуп трещит. Себе? Нет, пенсионерке Чечулиной. Откуда? С акционерного склада. Минуя, конеч­но, бухгалтерию. А у Чечулиной четыре свиньи и два быка. Зна­чит, через пару дней тащи ей еще куль...
Приехал тут недавно кассир из района, выдал бывшим репрессиро­ванным компенсацию: четверым по миллиону двести тысяч, а пятерым по семьсот тысяч рублей. В тот же день расторопные еремкинцы про­извели жертвам режима дополни­тельные услуги: покрасили в зеле­ный цвет совхозной краской па­лисадники и обработали из совхоз­ных опрыскивателей совхозными пестицидами картошку в огороде...
Трактор, привезший пенсионеру сено, тоже, разумеется, из хозяйства. И сенокосилка, и копнометатель... Правда, они опять же «едут» мимо совхозной бухгалтерии...
Можно, конечно, услуги и через бухгалтерию оформить, но тогда интереса у мужиков не будет. Ди­ректор строжится на планерке: «Вы там смотрите мне, чтобы никаких очковтирательств, нарушений!» Но это так, для виду строжится, а сам-то всё хорошо понимает. И потому автори­тет имеет. И живет согласно автори­тету: не самогонку потребляет, не разведенный технический спирт, а чи­стую водочку: «Российскую», «Пшеничную». «Не так страшен шок, как его малюют, — это он про реформы, слушая назойливые стенания разо­ряющихся коллег-соседей. — Важно приглядеться и найти свою нишу в новой экономической жизни...»
Ждут трудящиеся ерёмкинцы ука­за президента о новых повышениях пенсий. Ждут с большим чаянием, чем сами пенсионеры. Написали в Госдуму инициативное письмо: в связи с тем что Красноярский край лежит в зоне продолжительных зим и низ­ких температур, надо бы поднять пенсионные льготы на 70 процен­тов... Почему на 70, а не на 75 или на 120 — своих расчетов авторы не пояснили. Но они у них безуслов­но есть. Я это утверждаю, потому что знаю: в Еремкино живет эко­номист-любитель Яков Боровкин, в молодости работавший на пилораме, где и лишился в пьяном виде пальцев. С той поры вот уже лет 30 нигде не работает, живет бобы­лем на свою минимальную пенсию, ни в какие мероприятия земляков не встревает и услуг от них ни­каких не принимает. Он занят тем, что подсчитывает потребности деревенского жителя и делает каж­додневную корректировку на инфля­цию.
Не накидывает он на одежду ни рубля. Зачем, если у него лично таких зряшных трат нет. Съездит раз в год на городскую свалку, находящуюся в пятидесяти километ­рах, привезет связку почти новых пиджаков, штанов, валенок, боти­нок — и без заботушки. Говорит, что и другим так можно само­обеспечиваться, нечего из себя господ строить.
Да уж, действительно, чего там чваниться: на питание есть, и сла­ва Богу. А точнее — на хлеб да на сахар для самогонки. Осталь­ное — свое, с подворья, с огорода.
Сейчас Боровкин углубляет свои разработки: а что если ерёмкинскую модель всерьёз предложить Феде­ральному правительству на широкую реализацию? Пенсионный возраст снизить на 10 лет по всей стране, а пенсии смело поднять раз в несколько. Ну, разумеется, чем больше, тем лучше. Трудящиеся мужики и бабы тут же кинутся услуживать той части населения, которая пенсионе­рами зовется, вот и дело у наро­да будет! Оживится торговля, това­рооборот. Налоги в бюджет рекой потекут. Так выйдем из экономического и социально-психологического тупика-кризиса и, Бог даст, Европу дого­ним по всем статьям, особливо по благосостоянию.
Правда, слышал он, что где-то совсем по-другому живут: землю пашут, скотину обихаживают — в об­щем, делом занимаются. Но это уже, по его мнению, какая-то другая «модель», не для ерёмкинцев...

Анатолий Зябрев
Красноярский край