
Каждое уважающее себя поселение ищет и находит свой способ выживания. Нашла его и разлюбезная моя деревня Ерёмкино. В ней 107 душ. Из них в возрасте до трёх лет — двое, оба мальчика, один рожден разведенной продавщицей Верой Сунькиной, другой — почтальоншей Люсей Дергунь; от трех до шестнадцати лет — 24, от шестнадцати до пятидесяти — 39. Остальным «за», то есть пенсионеры.
Когда-то ерёмкинцы получали в совхозе регулярную зарплату по 150, 200, а доярки с механизаторами так и по 300 рублей в месяц, чем и жили. Но когда зарплата перешла в разряд чисто символический, то задумались. Кто-то расширил огород, кто-то завел индюков, прежде тут не водившихся, полагая, что деликатесное мясо привлечет горожанина-покупателя. Но его, родимого, в отличие от прежних лет ничего не заманивало — ни разваристая картошка, ни густая сметана, ни индюшатина: в городах теперь привозного из-за границы всего полно, даже, говорят, птичье молоко из бразильских джунглей бывает.
Загрустили ерёмкинцы, В каком направлении податься, они не знали — не привыкли к самостоятельным решениям. Ждать стали, как распорядится районное начальство. Не может же оно не распорядиться! Однако бедственное положение усиливалось, а район молчал. Не гугукнул даже тогда, когда у трудящихся мужиков кончились запасы сахара и, хоть умирай, не из чего стало гнать самогонку.
Помощь пришла неожиданно, и не откуда-нибудь, а аж из самой Москвы: президент распорядился круто повысить пенсии всем категориям пенсионеров...
Внимательный читатель меня сразу же сердито одернет: мол, в бедственном положений трудящиеся мужики, а ты про прибавку пенсий, им-то что от этого?! Подождите, сейчас разберемся.
Пенсионеров в Еремкино, как было уже сказано, 107 минус 2, минус 24, минус 39, — выходит, 42 человека. Теперь вот что уточним: деньги им выдают каждый месяц, а не раз в квартал, как страждущим труженикам.
И вот, значит, бывший муж ; продавщицы Веры Сунькиной подсчитал всю пенсионную сумму, приходящуюся на деревню, потом взял и поделил ее на 107 живых душ. Так просто подсчитал. Так просто поделил. Совсем без всякого умысла. Просто от нечего делать. Сидел-посиживал на почте. Думал, как бы похмелиться. И считал... А тут как раз Люся Дергунь по списку пенсии распределяла. И вот, когда «подбил бабки», поделил и еще раз подумал, тут-то и озарило мужика! Вспомнил, что у инвалида Митюнина во дворе ворота перекошены, с петель сорваны. Побежал домой, взял молоток, топор. Что надо — подтесал, что надо — подколотил.
Дед Митюнин от такой заботы расчувствовался, достал из загашника поллитровку, налил стакан.
На другой день бывший Верин муж, закрыв шиферным листом дыру на дедовой крыше и опять получив стакан, выставил иск ещё и . Старик иск признал законным и тут же рассчитался.
Глядя на удачливого зачинателя, пошли по деревне и другие совхозные трудящиеся. Чтобы упорядочить зародившееся движение, ему был придан организованный характер: бригадир составил два списка, в одном — мужская рабочая сила, в другом — перечень работ, имевшихся по хозяйству у пенсионеров (изгородь поправить, крышу перекрыть, печь дымящуюся переложить, дров из леса привезти, распилить, расколоть, в поленницу сложить, сеном обеспечить, дробленкой)... За мужиками пошли и женщины — для них тоже дел нашлось немало (оштукатурить, побелить, овцу остричь)...
А кто телевизоры будет чинить? Отыскали самого смышленого ерёмкинца, снарядили в город на ускоренные двухнедельные курсы по ремонту телевизоров. Вернувшись со знаниями и с инструментом, он сразу же отбил хлеб у телемастеров, наезжавших раз в месяц из райцентра.
Старики от такой заботы о себе все больше щедрели и расплачивались наличными пенсионными деньгами, не отходя, как говорится, от своей кубышки. Когда же пришел срок голосовать за рыночные реформы, то, естественно, почти все проголосовали «за» не колеблясь — на себе ощутили выгоды нового курса.
Однако радость не бывает без горечи. В одночасье умер дед Митюнин. Очень переживала вся трудоспособная часть ерёмкинцев эту утрату: ушёл из жизни щедрый человек, инвалид войны, к тому же после фронта репрессированный, — ему выдавали самую большую пенсию. Возле него вполне сытно кормились три молодые еремкинские семьи, не считая безработных родственников, наезжавших из города.
В печали начали припоминать последние дни, часы и минуты добрейшего старика Митюнина. А так как у постели больного дежурила сестра почтальонши, то её и обвинили в том, что она, дура, вовремя не подала какой-то особый травный взвар, благодаря которому старик ещё мог бы жить да жить. Оплошность могла бы ей дорого стоить, но, слава Богу, в ту же пору пенсионный список пополнился двумя новенькими: один свой, механизатор, другой из переселенцев с Севера. Это обстоятельство смягчило ситуацию, поскольку у северянина пенсия тоже очень даже приличная. Однако ж и вразумило «милосердцев», они пришли к выводу: надо все делать, чтобы старики дольше жили! И, не медля ни дня, ерёмкинцы создали «Бюро защиты старости». Зарегистрировали его, как и полагается, в районной администрации. Получили налоговую льготу...
Интереснейший расклад получился! Вы только подумайте: повсюду к пенсионерам известно какое отношение, мол, обуза трудового общества, а тут подумывают, как бы со стороны еще какого старичка заманить в деревню хотя бы на временное проживание. Для этого на тракте выставили рекламный щит: дескать, и озеро есть, и речка, и грибной лес. В ожидании возможных бабусь и дедов-поселенцев подготовили жилую площадь — отремонтировали старый заброшенный дом с двумя входами и двумя крыльцами. Объявление в газете дали: «В целях защиты особо уважаемых пожилых людей предоставляем в безвозмездное пользование...» По объявлению приезжали около десятка престарелых клиентов, но им отказали в льготном жилье, так как пенсия у них (выяснили осторожно) самая рядовая. Ничего, решили, было бы жилье, а солидные получатели пенсионного содержания найдутся...
Спросите: куда ж подевался совхоз? А он теперь «акционерное общество закрытого типа». Хозяйство ужалось до совсем малых размеров, и все работники задействованы теперь в том же «Бюро». Вот куль дробленки кто-то тащит, аж пуп трещит. Себе? Нет, пенсионерке Чечулиной. Откуда? С акционерного склада. Минуя, конечно, бухгалтерию. А у Чечулиной четыре свиньи и два быка. Значит, через пару дней тащи ей еще куль...
Приехал тут недавно кассир из района, выдал бывшим репрессированным компенсацию: четверым по миллиону двести тысяч, а пятерым по семьсот тысяч рублей. В тот же день расторопные еремкинцы произвели жертвам режима дополнительные услуги: покрасили в зеленый цвет совхозной краской палисадники и обработали из совхозных опрыскивателей совхозными пестицидами картошку в огороде...
Трактор, привезший пенсионеру сено, тоже, разумеется, из хозяйства. И сенокосилка, и копнометатель... Правда, они опять же «едут» мимо совхозной бухгалтерии...
Можно, конечно, услуги и через бухгалтерию оформить, но тогда интереса у мужиков не будет. Директор строжится на планерке: «Вы там смотрите мне, чтобы никаких очковтирательств, нарушений!» Но это так, для виду строжится, а сам-то всё хорошо понимает. И потому авторитет имеет. И живет согласно авторитету: не самогонку потребляет, не разведенный технический спирт, а чистую водочку: «Российскую», «Пшеничную». «Не так страшен шок, как его малюют, — это он про реформы, слушая назойливые стенания разоряющихся коллег-соседей. — Важно приглядеться и найти свою нишу в новой экономической жизни...»
Ждут трудящиеся ерёмкинцы указа президента о новых повышениях пенсий. Ждут с большим чаянием, чем сами пенсионеры. Написали в Госдуму инициативное письмо: в связи с тем что Красноярский край лежит в зоне продолжительных зим и низких температур, надо бы поднять пенсионные льготы на 70 процентов... Почему на 70, а не на 75 или на 120 — своих расчетов авторы не пояснили. Но они у них безусловно есть. Я это утверждаю, потому что знаю: в Еремкино живет экономист-любитель Яков Боровкин, в молодости работавший на пилораме, где и лишился в пьяном виде пальцев. С той поры вот уже лет 30 нигде не работает, живет бобылем на свою минимальную пенсию, ни в какие мероприятия земляков не встревает и услуг от них никаких не принимает. Он занят тем, что подсчитывает потребности деревенского жителя и делает каждодневную корректировку на инфляцию.
Не накидывает он на одежду ни рубля. Зачем, если у него лично таких зряшных трат нет. Съездит раз в год на городскую свалку, находящуюся в пятидесяти километрах, привезет связку почти новых пиджаков, штанов, валенок, ботинок — и без заботушки. Говорит, что и другим так можно самообеспечиваться, нечего из себя господ строить.
Да уж, действительно, чего там чваниться: на питание есть, и слава Богу. А точнее — на хлеб да на сахар для самогонки. Остальное — свое, с подворья, с огорода.
Сейчас Боровкин углубляет свои разработки: а что если ерёмкинскую модель всерьёз предложить Федеральному правительству на широкую реализацию? Пенсионный возраст снизить на 10 лет по всей стране, а пенсии смело поднять раз в несколько. Ну, разумеется, чем больше, тем лучше. Трудящиеся мужики и бабы тут же кинутся услуживать той части населения, которая пенсионерами зовется, вот и дело у народа будет! Оживится торговля, товарооборот. Налоги в бюджет рекой потекут. Так выйдем из экономического и социально-психологического тупика-кризиса и, Бог даст, Европу догоним по всем статьям, особливо по благосостоянию.
Правда, слышал он, что где-то совсем по-другому живут: землю пашут, скотину обихаживают — в общем, делом занимаются. Но это уже, по его мнению, какая-то другая «модель», не для ерёмкинцев...
Анатолий Зябрев
Красноярский край
После этой статьи часто читают:
Просмотрено: 3572 раз