-----------------------------------
+ отвлечённо: О Льве Кривенко
Он был неистовым спорщиком, но не был догматиком. В самый разгар спора он вдруг успокаивался и, соглашаясь с собеседником, восклицал:
- Ты смотри!- с ударением на «ты», то ли жести­кулируя, то ли отбивая такт навсегда после ранения согнутой в локте левой рукой.
Руку эту Лев Александрович Кривенко едва не поте­рял на Великой Отечественной, где был командиром взвода автоматчиков.
Его комиссовали, и в 24 года, в 1944 году, он поступил в Литературный институт. Занимался в семинаре сразу отличившего его прозу К.Паустовского вместе с Ю. Бон­даревым, Б. Балтером, Г. Баклановым и другими ныне очень известными писателями, тоже сразу отметивши­ми правдивую безыскусственность его художнической манеры и навсегда сохранившими высокую оценку его повестей и рассказов.
Однако судьба его прозы была очень нелегкой. Только в 47 лет ему удалось издать в Калуге небольшую книжку, которая немедленно исчезла с прилавков. Конечно, не только потому, что предисловие к ней написал К.Паустовский.
Третья его книга вышла в 1980-м, через год после его смерти, с послесловием его сокурсника Юрия Три­фонова...
Судьба его рассказа «Фурье» не менее прихотлива. Рассказ набрали и даже почти что напечатали в воронежском журнале «Подъем». Причем имя Л. Кри­венко вынесли на обложку вместе с несколькими именами авторов наиболее значительных, по мнению редакции, публикаций номера. Но неожиданно грянула беда. В Во­ронеж приехал из Москвы влиятельный тогда литературный чиновник. По его приказу «Фурье» вырезали из сигнального экземпляра. Обложку переделать не успели и вышли из положения, замазав фамилию Льва Кривенко черной краской. Так что желающие могут и сейчас взять в библиотеке 4-й номер «Подъ­ема» за 1963 год и взглянуть на его уникальную обложку...
Второй раз «Фурье» был набран спустя три года в журнале «Семья и школа», но и здесь дальше верстки дело не пошло...
- Ну вот, Лева,- говорю я своему старшему другу.- Вот и настало время для «Фурье». Ваш любимый рассказ будет прочитан читателями.
И чудится мне, будто взлетает в воздух согнутая в локте рука, теплеют и радостно посверкивают из-под мощных косматых бровей глубокие серые глаза и мой покойный друг удивленно-удовлетворенно восклицает:
- Ты смотри!
Геннадий Красухин