У моей мамы есть несколько, с ее точки зрения, непреложных истин, которым она следует всю жизнь и меня им учит. И как же здорово, что я ими не воспользовалась!

Одна из них — никогда не дружить с соседками и с коллегами по работе. С первыми — потому что замучаешься от их визитов, начинающихся с невинной просьбы о соли или ложке муки и превращающихся со временем в стоны о неудачах в личной жизни, о балбесе сыне и ветреной дочке, ну и о болезнях, конечно. А там и — цветочки поливать, пока соседка в отпусках, и собачку выгулять, когда болеет, и так далее. Что касается дружбы с коллегами, то она чревата тем, что они начнут просить подменить их на дежурстве в Новый год, врать начальнице, что она, коллега, тут, просто вышла в туалет. А на самом деле коллега давно на свидании или на примерке у портнихи.

Я маму никогда не слушала, поэтому задружилась с соседкой, едва только родители купили мне эту однушку на окраине города. Это был их подарок на мое двадцатипятилетие, и подарок настолько желанный, что и передать не могу. Мы с папой-мамой жили дружно, но все равно периодически возникали непонимания, недоразумения, и мама со своими непреложными истинами. С соседкой Маришей я буквально в день переезда и задружилась. Я стояла у подъезда и сторожила мебель, которую грузчики таскали на пятый этаж без лифта, как неожиданно увидела в своем антикварном кресле — мамин подарок — чумазого мальчишку лет пяти. Руками, испачканными то ли глиной, то ли шоколадом, он нежно водил по шелковой обивке моего кресла. Я не успела даже сделать к нему шага, как откуда-то возник второй в точности такой же мальчишка с такими же руками и с силой впечатал ладони в кокетливую даму с зонтом, которая красовалась на сиденье и спинке моего креслица. Я опять же не успела ничего предпринять, как появилась дама моего примерно возраста, раскидала детей в разные стороны, взглянула на ставшее куда богаче расцветкой кресло и затараторила: «Ой, заразы, ой, простите! Я сейчас все отмою, сей момент!» И, схватив многострадальное седалище за подлокотники, шустренько потащила его внутрь подъезда. Все, что я сейчас описала, произошло за несколько секунд, поэтому мой голос прорезался, только когда я увидела в подъезде эту исчезающую спину, уносящую раритетный предмет моей мебели:

— Стойте! Вы куда?!

— В тридцатую квартиру! — прозвучало из-под кресла, но женщина даже шага не замедлила. А я вспомнила, что моя квартира тридцать вторая, и как-то сразу успокоилась, кресло далеко от меня не убежит.

В тот же вечер мы с ней чаевничали у нее на кухне, а мое кресло сохло в ее ванной комнате. Чумазые близнецы — Кеша и Андрюша — оказались ее детьми при полном отсутствии и, как я подозревала, знании их папаши. То есть Мариша сама не ведала, кто был их отцом. Соседка мне понравилась просто ужасно, такая раскрепощенная, легкая, как ветер, и красивая, как принцесса. Дети ее не тяготили, они ей не мешали, мне кажется, они ее даже как-то украшали и дополняли ее вольнолюбивый образ. Вечно грязные, шаловливые, крикливые и хорошенькие при этом, как ангелочки, они то ночевали у какой-то ее родни, то гостили за городом у Маришиной школьной подруги, то просто носились по двору и обедали у добрых людей, с чьими детьми они в тот момент играли. Мамины истины, как мне ни хотелось в этом признаваться, вскорости нашли себе подтверждение. Маришка начала одалживать у меня одежду и даже обувь для свиданий, мы были одной с ней комплекции. Забегала позвонить: «У меня телефон за неуплату межгорода отключили!» А вскоре начала подкидывать и своих близнецов, и вот это было для меня самым неприятным, я бы даже сказала, страшным. Когда Кеша с Андрюшей оказывались на моей территории в отсутствии матери, я готова была отдать ей безвозмездно и навсегда весь мой гардероб, заплатить за ее межгород и засыпать солью и мукой ее квартиру до самого потолка. Но отказать ей у меня не было сил. Ну как откажешь, когда звучит: «Миленькая, родная, забери оглоедов на часок, у меня сегодня судьба решается, женится он на мне или расстанемся!» Часок превращался в вечер-ночь, я, устав бороться с близнецами, укладывала их в свою кровать неумытыми и с грязными ногами, а сама стелила себе раскладушку на кухне. От мамы я все это скрывала, зачем радовать человека подтверждением его правоты?

Но вот на целые выходные Мариша оставила мне их впервые, и я всерьез опасалась, что выходные превратятся в ее месячный отпуск, к примеру. К тому же я обещала маме съездить с ней на дачу и помочь закатать в банки огурцы с помидорами. Пришлось наврать что-то о насморке и больном горле, при этом выкрутившись от ее навязчивого желания приехать меня подлечить.

Уф... Мама уехала на дачу одна, Мариша, расцеловав меня и прижав к себе как родную бабушку, быстро исчезла, а Кеша и Андрюша, одинаково засунув в рот большие пальцы, плотоядно оглядывали мою одинокую келью в поисках того, что еще не успели испортить, порвать или хотя бы испачкать. Пока я искала в сумке, оставленной их мамой, одежду для улицы, Кеша уронил на пол мультиварку, а Андрюша старательно всовывал мокрый слюнявый палец в розетку. Я же, собирая их вместе, думала, что вот и научилась их различать, не глядя на разноцветные колготки — близнецы были абсолютно на одно лицо. Но я их все же одела и, цепко держа за воротнички матросок, вывела во двор. Там они, конечно, от меня сразу вырвались и бросились в разные стороны, но я была более-менее спокойна, родная мать и то за ними никогда не следила, они всегда были сами по себе. Самостоятельные пятилетние бандиты. Я села на лавочку, вынула журнал и попыталась настроиться на благодушный субботний лад, более-менее мне это удалось, я даже статью одну до конца прочитала — «Как предохранить кожу от воздействия солнечных лучей».

Кеша с Андрюшей возникли возле меня одновременно, хотя бежали с противоположных сторон, вот что значит близнецы! И — голос в голос — попросили есть. Дома у меня ничего готового не было, обед предстояло еще сварить, но как, когда в квартире глаз нельзя спускать с «оглоедов»? Поэтому я опять цепко схватила их за воротники, и мы пошли через дорогу к киоску с хот-догами. Там стояла длинная очередь почему-то, хотя обычно человека два-три, я еще подумала про закон подлости. Мы встали в очередь, и рядом с нами был фонарный столб. Кеша вырвался и побежал ловить голубя. Я строго сказала Андрюше, чтоб стоял возле столба и ни с места, и бросилась ловить любителя птиц. Поймала. Привела. Андрюша стоял возле столба. Через минуту он сорвался с места и рванул к спортивному автомобилю, припарковавшемуся метрах в ста от нас. Я крикнула Кеше, чтоб от столба ни шагу, и понеслась за автолюбителем. Вернулись. Кеша как влитой стоял у столба. Я еще раз пятнадцать бегала за ними поочередно, когда меня посетила неприятная мысль: полчаса стоим в очереди и все на том же месте, у столба. Очередь неживая, что ли? Может, это скульптурная композиция из камня или гипса? Но нет, очередь двигалась более-менее шустро, просто, оказывается, вновь прибывшие вставали впереди нас. Мы же прочно заняли место у столба.

Я мертвой хваткой вцепилась детям в воротнички и... заплакала. Кеша с Андрюшей притихли и даже ныть стали тише, а ныли они «есть хотим!», конечно же. И тут я увидела руку с платком. Большим и клетчатым. Подняла глаза — мужчина. В глазах смех плещется, но губы улыбку удерживают:

— Возьмите, у вас тушь потекла. И что вы расстроились? С двумя, конечно, трудно справиться, зато, когда подрастут, такие помощники вам будут. Сыны-богатыри, мамина опора.

— Не подрастут... То есть подрастут, но не здесь. Ой, купите нам булки с сосисками, пожалуйста!

Мужчина пожал плечами, сам вытер мне щеки в черных подтеках и через пять минут уже вернулся с шестью хот-догами. Я даже не успела спросить, зачем так много, как «оглоеды» проглотили по три штуки и устремились обратно на детскую площадку, я едва успела схватить их за воротнички.

— Деньги! Возьмите деньги за хот-доги из моей сумки!

— Лучше я возьму одного из детей, а сумку вашу даже не ухватишь, не то что не откроешь, она же скачет у вас на боку!

Мы бежали с детьми и скоро добежали до площадки. Там оба рухнули на скамейку, и мужчина, отдуваясь, спросил: «Как вы с ними управляетесь? Это же дурдом форменный! Кстати, я — Геннадий».

Я ему сказала на это, что не управляюсь и что дети не мои, а соседкины. Геннадий посмотрел на меня с интересом: «И сколько же, извините, она вам платит, если вы на такое соглашаетесь?» Узнав, что нисколько, предложил оказать мне посильную помощь с «оглоедами» в предстоящее воскресенье и, возможно, в Маришин отпуск, если не вернется в понедельник.

Но Мариша вернулась вся в подарках, но грустная и какая-то опустошенная. Очередной жених оказался подлецом и жениться категорически не хочет. Геннадий, который как раз в момент ее появления в моей квартире сидел на ковре и играл с детьми в железную дорогу, ей понравился. Она как-то сразу ожила, резко похорошела и повела плечиком. Но приглядевшись к нам внимательнее, вновь опустила плечи и расслабила мышцы лица. Постарела. Мы с Геннадием стали встречаться, через полгода я переехала к нему, а свою квартиру начала сдавать. Мариша была недовольна новой соседкой, ею оказалась вдова пятидесяти семи лет, строгая и напичканная непреложными истинами даже в большей степени, чем моя мама. Кстати, о маме. Гена ей очень понравился, и папе тоже, а про историю нашего знакомства я умолчала. Они до сих пор думают, что мы на концерте познакомились. Впрочем, да, это был концерт своего рода, скорее даже цирковое представление.