--------------------------------
+ под чертой: Единообразная и неизменная экономика имела своим естественным следствием тенденцию к возникновению однотипных форм социальной организации и все же было бы преувеличением утверждать абсолютную неизменность кочевых обществ. Определенная эволюция имела место. Но она была связана не столько с ограниченными возможностями внутреннего развития, сколько с характером взаимоотношений кочевников с внешним миром в различные исторические эпохи. В этой связи возникает проблема периодизации истории кочевников евразийских степей?
Вполне понятно стремление различных исследователей не только вскрыть закономерности функционирования кочевых обществ, но также установить основные этапы их исторического развития и выработать периодизацию истории кочевников евразийских степей. Однако все предложенные к настоящему времени периодизации сильно отличаются друг от друга. Дело не только в том, что в основу их положены различные принципы. Само различие лишь еще раз отражает дискуссионность основных проблем кочевниковедения.
Некоторым исследователям развитие кочевых обществ в евразийских степях представляется непрерывным поступательным процессом от первобытнообщинного строя к раннефеодальным (прафеодальным), а затем к развитым феодальным отношениям и даже к зарождению капиталистических отношений. Ясно, что в таком случае задачи периодизации сводятся лишь к установлению хронологии того или иного этапа социально-экономического развития, якобы пройденного кочевниками. При этом общества «ранних кочевников» — I тысячелетия до н. э. — обычно рассматриваются как догосударственные (в лучшем случае у них констатируются лишь зачатки государственности), а создание государства и классового общества приписывается лишь кочевникам средневековья.
Трудно согласиться с таким решением проблемы. Во-первых, общества скифов, хунну и, вероятно, некоторых других древних кочевников имеют все основные признаки раннеклассовых, а созданные ими объединения вполне можно считать государственными образованиями. Во-вторых, поскольку это касается самих кочевников, их государственные образования в I тысячелетии до н. э. возникают практически на той же основе, что и в более позднее время. Не случайно многие исследователи констатируют сейчас сходство или даже тождество социально-экономической структуры как древних, так и средневековых кочевников. В-третьих, тот предельный уровень, который способны достичь кочевые общества в своем самостоятельном развитии, отнюдь не ясен. Уже отмечалось, что, в то время как одни специалисты усматривают его в развитом феодализме, другие не допускают ничего большего, чем «военную демократию».
Гёте писал, что между двумя противоположными мнениями лежит не истина, а проблема. Но в данном случае истина, возможно, находится где-то посередине. По-моему, в своем самостоятельном развитии кочевники, как правило, не идут далее раннеклассовых отношений и в этом отношении между кочевниками древности и средневековья не наблюдается существенных различий.
Однако дело не только в пределе развития, который ставит кочевая экономика. Предложенная периодизация находится в отрыве от реальной истории кочевников евразийских степей, так как не учитывает обратимости социальных процессов у них и отсутствия сколько-нибудь прочной и длительной этнической и исторической преемственности. Любая периодизация истории рассматриваемого региона может основываться только на данных, относящихся к различным этносам. Но в таком случае картина непрерывного поступательного процесса представляется весьма сомнительной.
Например, в древности в степях Северного Причерноморья у скифов завершился переход от первобытных к раннеклассовым отношениям и возникло государство. Но уже в Ш—II вв. до н. э. на смену скифам туда пришли сарматы, еще не вышедшие из эпохи классообразования. В IV в. н. э. гунны одолели сармато-аланские племена и на короткий срок создали сильное, но непрочное государственное образование, распавшееся вскоре после смерти Аттилы. В V— VIII вв. в Северном Причерноморье кочевали различные тюркские и иранские племена, находившиеся на стадии классообразования. В VIII—X вв. у них развивались классовые отношения, и, войдя в состав Хазарского каганата, они оказались вовлеченными в русло государственной жизни. С его падением и вторжением печенегов, тор ков и половцев начался новый цикл классообразования, так и не завершившийся к середине XIII в. Вновь государственность и классовое общество в степях Северного Причерноморья возникли лишь после монгольского нашествия. Затем последовали события, связанные с распадом Золотой Орды, переселением калмыков и т. д. Примерно так же обстояло дело и в других районах евразийских степей.