Он очень любил маленьких детей. Любил как отец, как старший брат, как друг и наставник. Об этом его биографы говорят как-то вскользь. А ведь не случайно вся его творческая деятельность была освещена пламен­ной защитой детских интересов. При­рожденный воспитатель, он сам обла­дал чертами ребенка: прямодушием, чистосердечием, добротой, соединен­ными с твердостью и последователь­ностью настоящего педагога.
Наряду с его собственными, внед­ренными в статьи воспоминаниями о детских своих мечтах и фантазиях, о целых библиотеках, прочитанных им на заре жизни, показательны сви­детельства тех, кому посчастливи­лось изумиться и редкостным позна­ниям маленького Виссариона, и его чувству собственного достоинства, и его детским вспышкам ненависти ко всякой неправде. Ребенком он не мог оставаться спокойным, сталкива­ясь с ложью и лицемерием взрослых. Взрослый Белинский не мог ни на минуту примириться с бессовест­ностью и бессердечием, возникавшими в воспитании детей, в сфере детского чтения.
Откровенно радуясь всякому талан­тливому явлению на горизонте дет­ской книги, он был непримирим к печатным изданиям, приносившим насущные интересы детей в жертву пошлым мыслям или грубой коммер­ции. Человек доброжелательный, за­душевный, мечтательный, в подобных случаях он впадал в благородную ярость, в неистовство, и даже в рамках дозволенного царской цензурой мы можем видеть проявления его справедливого гнева. Гнева человека с чистой душой, болеющего и страда­ющего за детвору.
«Можно ли поверить,- пишет он об одной из бездарнейших компиля­ций, выдаваемых за детскую литера­туру,- чтобы шарлатанство и промышленность толкучего рынка дошли до такого бесстыдства в обмане родителей, покупающих для своих детей книги? Набрать несколько по­басенок, выбранных из старинных детских книжонок, изложить их ка­ким-то варварским жаргоном, начи­нить копеечной моралью и нагло выдать все это за переводы из лучших европейских писателей для детей - какова дерзость!..»
Каждое высказывание Белинского о детской литературе тесно связано с проблемами воспитания. Речь об этих проблемах, взволнованная, заинтересованная, и притом зачастую образная, речь даже не критика, а поэта, постепенно становится все более обстоятельной и глубокой, об­разуя в конце концов стройную систему воззрений демократа и ре­волюционера, чьи убеждения сформи­ровались не сразу. Критик, сумев­ший мужественно перешагнуть через свои ранние идеалистические за­блуждения, никогда не смирялся с духовным рабством детей, которых стремились вырастить верными слу­гами николаевской монархии верно­подданные авторы детских книг. Возмущавшим Белинского принципам воспитания: бездумному подчинению, преклонению перед идеей неограни­ченной власти, нарочитому огра­ничению духовного мира ребен­ка - он противопоставляет идеи со­всем иного порядка. Он клеймит ложное понятие о родительской люб­ви, помогающей вырасти бездушным карьеристам и себялюбцам. Он под­черкивает силу злого примера стар­ших, слово которых расходится с делом, и великую силу примера доброго. Разъясняет благотворность взаимного доверия детей и родителей, объясняя, что уважение младших к старшим может быть основано только на искренней взаимной при­вязанности. Вдохновенно говорит о первостепенном значении труда, фор­мирующего человека.
Не раз повторяет Белинский мысль о драгоценности детского возраста, о необходимости для воспитателей считаться с ним, применяться к нему, не подавляя в ребенке ребенка, не подчиняя детство требованиям обычая или карьеры. Не устает повто­рять: главная задача во всякой сфере деятельности - быть человеком. Именно эта задача должна быть путеводной звездой воспитателей.
Критик возражает против устой­чивого убеждения, будто душа ребен­ка - «чистая доска», на которой можно написать что угодно. «Нет, не белая доска душа младенца, а дерево в зерне, человек в возмож­ности!» Развить хорошие задатки, победить плохие - все это под силу воспитанию. Оно должно быть инди­видуальным. Если ребенок обнаружи­вает склонности к той или иной науке, искусству, ремеслу, необходи­мо с этими склонностями считаться и развивать именно их, а не ломать стремления сына или дочери в угоду родительским расчетам.
«Природа ли создает извергов, или воспитание и жизнь делают их такими?»- гневно вопрошает Белин­ский. И отвечает на собственный вопрос подробной тирадой о благо­детельности верного воспитания и о пагубности ложного.
Детские книги он рассматривает как могучее средство воспитания. Причем количественную скудность современной ему отечественной дет­ской литературы он не ставит никому в укор, замечая: у немцев, францу­зов, англичан детских книг много, а читать детям нечего! На взгляд Белинского, ничего неестественного тут нет: большинство пишущих для детей не доросли до звания дет­ского писателя. Он утверждает: дет­ским писателем нужно родиться. Что это значит?
«...Много, много нужно условий для образования детского писателя,- поясняет критик,- нужна душа благодатная, любящая, кроткая, спо­койная, младенчески простодушная, ум возвышенный, образованный, взгляд на предметы просветленный и не только живое воображение, но и живая, поэтическая фантазия, способная представить все в одушев­ленных, радужных образах. Разумеет­ся, что любовь к детям, глубокое знание потребностей, особенностей и оттенков детского возраста есть одно из важнейших условий».
Широко известно и не раз при­водилось высказывание Белинского о людях, которые любят детское общество и в которых дети видят своих искренних друзей, людях, заслуживших в народе название «детских праздников». О том, что такие «детские праздники» нужны и для детской литературы. Эта
замечательная мысль на долгие годы осталась истиной. В расширенном и обогащенном виде она питает и советскую детскую литературу, в ко­торой нашла свое осуществление.
...В 1835 году появилась первая рецензия Белинского на детскую книжку, в 1848 - последняя. Круг­лым счетом полтора столетия отде­ляют нашего читателя от тех страниц «Молвы», «Московского наблюдате­ля», «Отечественных записок», «Со­временника», где рассыпаны взволно­ванные, горячие, тревожные мысли критика о воспитании детей и пред­назначенных для них книгах. Не устарели эти мысли!
Да, рухнул мир самодержавия, ненавидимый Белинским. У нас совсем иные социальные устои, дет­ская литература в нашей стране возведена на такую идейную и ху­дожественную высоту, о какой и не мечталось великому критику. Но до сих пор заявляют о себе те пороки воспитания, которые так тревожили егр полтора века назад. Поэтому и сегодня жива острая потребность разъяснять иным отцам и матерям, как делал это Белинский, что воспи­тание и физическое выращивание ребенка - далеко не одно и то же. Разве не злободневным остается для нас вопрос, волновавший великого критика, вопрос об авторитете, осно­ванном не на принуждении, а на искренней дружбе старших и млад­ших? Разве не сохранили свою силу его мысли о добром и злом примере? Разве не тревожат нас сегодня холодность и разобщенность детей и родителей, вызванные пре­небрежением старших к особен­ностям детского возраста? Разве не возмущает нас ныне, как возмущала в прошлом веке Белинского, упорная склонность родителей приобщать де­тей к наукам и искусствам не ради расширения их кругозора или разви­тия эстетического чувства, а во имя того, что мы сегодня зовем пресло­вутой престижностью?
И в жизни, и в детских книгах не совсем еще угасло назойливое, столь раздражавшее Белинского мо­рализирование, которым мы иногда безуспешно пытаемся подменить жи­вай пример или образ. Скуку, наве­ваемую детской книгой, Белинский считал грехом непростимым, который не могли искупить даже наилучшие намерения автора. «Книжка благо­намеренная и доброжелательная, но холодная, как лед, сухая, как треска-рыба, скучная, как осенний или^ пожалуй, и весенний день под петербургским небом». Это не вы­держка из рецензии. Это вся ре­цензия (точнее - выразительная аннотация) критика на книжонку «Занимательное и поучительное чте­ние для детей». В трех строках этого предельно краткого отзыва сказано все, что нужно.
Занимательность Белинский спра­ведливо выдвигал как важнейшее требование к детской книге. Привет­ствуя переводы выдающихся приключенческих романов, предназначенных для детей, как, например, романы Фенимора Купера, критик резко противопоставляет близкую детскому восприятию сюжетность и образ­ность бесконечной резонерской жвач­ке, которую преподносили детям сухари-педагоги и коммерсанты-книгопродавцы. Одобряя выход прослав­ленного романа Даниэля Дефо о Ро­бинзоне Крузо, притом в хорошем переводе с английского П. А. Корса­кова (добросовестные переводы дет­ских книг с подлинника тогда бы­ли редкостью), Белинский с трудом сдерживает крайнюю неприязнь, выз­ванную у него немецким вариантом «Робинзона» - переделкой, выпол­ненной Иоахимом-Генрихом Кампе. Увлекательность происшествий, ха­рактерную для романа Дефо, немецкий переработчик заменил нудными благочестивыми разговорами отца, рассказывающего детям историю Ро­бинзона. «Эти разговоры...- замечает критик, - более способны произвести в детях скуку и отвращение к морали, чем быть для них наставительными». В проблеме морали детских книг Белинский видит прямую связь с воспитанием. Дети не терпят лобовой морали; тем самым они инстинктивно защищают свое детство от посяга­тельств на него. Критик настоятельно советует показывать детям доброе и злое, не подчеркивая своей оценки, но делая показанное наглядным и образно убедительным. Плохо, если чересчур послушный ребенок извле­чет эталон поведения из книжки, пропитанной голой моралью. «Ребе­нок рассуждающий, ребенок благора­зумный, ребенок-резонер, ребенок, который всегда осторожен, никогда не сделает шалости, ко всем ласков, вежлив, предупредителен, и все это по расчету... горе вам, если вы сделали его таким!»
Беречь юного читателя от лживой, нудной, безвкусной риторики, кото­рую Белинский сравнил однажды с нестерпимым скрипом немазаных ко­лес, он считает особо важной своей задачей. «Бедные дети!» Частенько встречаем мы этот вздох на страни­цах его статей. Великий критик жалеет детей, чьи нравственные поня­тия формировались по книжонкам, проповедующим гак называемую бла­гопристойность, ханжество, чинопо­читание, молчалинское низкопоклон­ство. Он жалеет детей, чей эстетиче­ский вкус с малолетства воспитывался грубой безвкусицей. Эстетическое воспитание детей заботило Белин­ского не меньше, чем воспитание человечности или воспитание патри­отизма.
О необходимости растить детей, искренне любящих свою родину, он напоминал неоднократно. Напомина­ние это оставалось особенно важным и злободневным для той среды, где детей продолжали «кормить» исклю­чительно плохой иностранщиной, за­бывая о родной литературе и род­ном русском языке.
Размышляя о литературе для детей среднего и старшего возраста, Белин­ский горячо защищает идею реализ­ма. Полемизируя с Александрой Ишимовой, выпустившей (анонимно) благонамеренную брошюру о чтении романов подростками, он, в противо­вес этой писательнице, советует им читать именно те романы, где «жизнь выражается прямо, без прикрас, без натяжек сентиментальности, без уто­пий расстроенного воображения». Не отгораживать подростков от жиз­ни - вот что настоятельно советует критик воспитателям.
Утверждение образности как пер­воосновы изложения и в книгах, пред­назначенных для детей, проходит через все высказывания Белинского. Понятно восхищение, с каким встре­тил он выход в свет сборник рас­сказов и сказок «дедушки Иринея». Под этим псевдонимом выступал замечательный литератор и ученый-энциклопедист Владимир Одоевский, двоюродный брат декабриста. «В настоящее время, - писал критик, - русские дети имеют для себя в дедуш­ке Иринее такого писателя, которому позавидовали бы дети всех наций. Узнав его, с ним не расстанутся и взрослые». В рассказах и сказках «дедушки Иринея» Белинский ясно видел то, что сделало Владимира Одоевского настоящим детским писа­телем: глубокое знание детей, любовь к ним, жанровое разнообразие, за­нимательность, искренность и заду­шевность.
Большинство этих достоинств он видел также в произведениях народ­ного творчества, которые считал не­обходимыми детскому читателю. В поле зрения критика - прежде всего русский фольклор, а затем и фоль­клор зарубежный, особенно сказки. Близость писателя к фольклору он ценил высоко. Рассказывая о баснях Крылова в связи с вышедшим в свет их собранием, Белинский подчерки­вает народность басен Крылова в широком смысле, богатство их языка. «Нет нужды говорить, - замечает критик, - о великой важности басен Крылова для воспитания детей: дети бессознательно и непосредственно напитываются из них русским духом, овладевают русским языком и обога­щаются прекрасными впечатлени­ями...»
Строгие требования предъявлял критик к предназначенной для детей учебной литературе. «...О, сердце обливается кровью, - пишет он, - при мысли о бестолковом учебнике и варваре-педагоге, общими силами убивающих юные таланты и из детей с человеческим организмом дела­ющих идиотов... Да и чего хорошего можно ожидать от наших учебных книг, когда истинные ученые пре­зирают заниматься их составлением и когда их делают шарлатаны и невежды?» Но и истинные ученые, увы, далеко не всегда оправдывали возлагаемые на них надежды. Радо­вался критик, узнав о выходе «На­чертания русской истории для учи­лищ» видного московского профес­сора Михаила Погодина. Радость была преждевременной, она смени­лась жестоким разочарованием. «Эта книга, - пишет Белинский, - реши­тельно недостойна имени своего автора». И доказывает: она состряпа­на на скорую руку, нелогично построе­на, лишена хронологии и написана плохим языком...
С подъемом встречает критик твор­ческие труды, где исторические факты излагаются живо, убедительно и правдиво, где они претворены в доступных детям образах. Так оцени­вает он «Русскую историю для пер­воначального чтения» Николая Поле­вого, художественную биографию Ло­моносова, написанную другим Поле­вым - Ксенофонтом. О последней: это - «поэтическая биография, при­надлежащая и к науке, и к искусству». Богаты и разнообразны вырази­тельные средства самого Белинского. Радость и восхищение, гнев и него­дование одушевляют ласкового друга маленьких читателей, строгого и при­страстного учителя их учителей. И эта сила слова критика-демократа, осно­воположника многих справедливых идей, помогает нам и ныне раз­бираться в серьезных вопросах вос­питания, помогает решать сегодняш­ние проблемы детской литературы и детского чтения.

Борис БЕГАК