В жизни ребенка игрушка редко существует сама по себе: она становится частью детской игры. В литературе взаимоотношения между игрой и игрушкой сложнее. Есть эпохи, когда писатели не мыслят игру без игрушек, и, напротив, в другое время они всецело отдаются описаниям детских игр, не обращая внимания на игрушки. Возможно и третье: ребенок, герой детской книги, живет в мире, где нет ни игрушек, ни игр. Причины того или иного изображения — в художественной концепции ребенка, педагогических взглядах и культурных теориях, идеологических стандартах.
Первая концепция ребенка в литературе складывается на исходе XVIII века, тогда же появились первые художественные издания для детей как в России, так и во всей Европе. Литературную историю детской игрушки естественно было бы начать с этого времени, но описания или упоминания об игрушках на страницах детских книг нет. Это может показаться странным: ведь европейская игрушка XVIII века была настоящим произведением искусства и пользовалась особым почетом у всех членов дворянской семьи. Отсутствие игрушки в первых книгах для детей объясняется задачами, стоявшими перед их авторами. Писатели эпохи Просвещения обращались прежде всего к разуму ребенка, не доверяя детскому стихийному воображению и вольной игре. Идеалом просветительской педагогики было «дитя, рассуждающее здраво».
В беседах между ребенком и его наставником игрушка считалась явной помехой: она будила «праздные фантазии». Лишь в одном из нравоучительных рассказов XVIII века автор обратился к игрушке... в качестве наглядного пособия. На примере куклы брат объяснял сестре отличие человека от бездушного существа. Выслушав объяснение, разумная девочка сказала: «Благодарю, братец, что ты научил меня доброму: я бы все это время потеряла с куклой».
Одна из русских детских книг XVIII века называлась «Нового роду игрушки, или Забавные и нравоучительные сказки для употребления самых маленьких детей» (1776): по мысли анонимного автора, такой игрушкой в руках «благовоспитуемых детей» должна быть просветительская книга. В качестве доказательства этой мысли автор приводит историю «О юноше, которого игрушек лишили». Поначалу этот несчастный тосковал по отобранным игрушкам, но впоследствии оценил мудрое решение своих воспитателей: на смену праздным забавам пришло разумное времяпрепровождение (чтение, беседы, прогулки).
Полное равнодушие к игрушкам в литературе эпохи Просвещения уступило место увлечению ими в произведениях писателей-романтиков первой трети XIX века. Игрушки и близкие им по значению марионетки, автоматы и всякие кунстштюки являлись ключевыми образами и метафорами европейской романтической литературы. Их семантика разнообразна, как и место на романтической шкале ценностей. С одной стороны, игрушка (в первую очередь механическая) означала бездушность и неестественность человека, находящегося в зависимости от механизма общественных правил и светских установлений. Такая игрушка служила источником страданий, а порой и гибели романтического героя. Игрушка-автомат, воплощавшая в культуре XVIII века торжество рационализма, воспринималась писателями-романтиками как нечто враждебное человеческой природе. С другой стороны, детская игрушка означала творческую фантазию и свободную игру духа, которые роднят ребенка и поэта, служат источником вдохновения и неземного блаженства. Именно тогда родилось представление об игрушечном мире как о своеобразном рае, в котором можно укрыться от тягот земного существования.
Пока романтики наполняли игрушку метафорическими смыслами, авторы первых бытовых повестей и рассказов из детской жизни описывали игрушку как неотъемлемую часть интерьера детской комнаты. В ней обитает, но не играет ребенок: представление о том, что игра не более чем праздное времяпрепровождение, было устойчивым в литературе для детей первой половины XIX века. При этом материальная ценность игрушек обычно подчеркивалась писателями, поскольку антитеза бедный—богатый во многом определяла содержание старой детской книги.
Позже, в детских повестях второй половины XIX века, уже испытавших на себе влияние книг Л. Толстого «Детство» и С. Аксакова «Детские годы Багрова-внука», интерес писателей вызывает не столько описание быта,
сколько душевный мир ребенка. Соответственно и игрушка привлекает писателя не как бытовая, а как психологическая деталь — привязанность ребенка к игрушке описывается как глубокое переживание, надолго сохраняющееся в памяти.
Однако надо учесть, что «память» писателя — это литературный прием: детство не столько «вспоминается», сколько воссоздается писателем, выбравшим литературную форму воспоминаний. Поэтому рассказ о детстве часто окрашивался взрослым автором в сентиментально-идиллические тона: детство воспринималось им как некая золотая пора. Впрочем, многие писатели второй половины XIX века видели в детстве не только золотую пору — игрушка в их изображении зачастую оказывалась иллюстрацией к драматическим картинам русской жизни (Д. Григорович, В. Короленко).
Конец XIX - начало XX века в русской массовой детской литературе проходит под знаком игрушки. Она становится самостоятельным героем многих литературных произведений. Достаточно взглянуть на их названия: «Записки куклы», «Дневник куклы», «Кукольная страна», «Мои игрушки», «Любимые игрушки», «Переписка двух кукол», «Игрушечные звери» и многие другие; даже выходит журнал под названием «Игрушечка».
В эту эпоху игрушка символизирует благополучное детство: чем больше игрушек, тем счастливее выглядит ребенок. Детская игра, воспринимаемая как забава и баловство, приводит писателя в умиление. Опять воскрешается старое представление об игрушечном мире как о детском рае, в котором царят беззаботность и счастливая праздность. Порою создается впечатление, что ребенок попал в плен к игрушкам и не может от него освободиться. Художники-иллюстраторы создают целую галерею рисунков детских игрушек, а в облике детей подчеркивают черты, делающие ребенка похожим на куклу. Даже внешне книга для детей стремится уподобиться игрушке: появляются книжки-игрушки.
В культуре Серебряного века игрушка стала многозначным символом. Она оказалась в центре внимания художников, писателей, историков культуры. В книгах для взрослых детская игрушка говорила и о судьбе поэта, и о судьбе искусства, и о судьбе века, стоящего на грани катастрофы. Писатели и поэты искали в игрушке связь с миром «изначального бытия» (В. Набоков), откуда человек явился младенцем и куда он неизбежно возвращается. Игрушка воспринималась как посланец этого мира. Авторам казалось, что, разворачивая нить детских воспоминаний, можно дойти до границы света, заглянуть в таинственный мрак до-бытия. Именно так надо понимать слова А. Белого: «Игрушки — аккорды; на аккордах мы ходим; аккордами входим в таимые комнаты смысла». Вот почему так пестуют игрушку писатели, художники, философы начала XX века. В своих воспоминаниях о детских годах они отводят игрушке важное место. Более всего тогда ценились эстетическое совершенство игрушки и ее независимость от всего житейского и прагматического. Художники объединения «Мир искусства» часто использовали игрушечные мотивы в оформлении книг, в сюжетах своих произведений и их стилистике.
Та многозначность, которую получила игрушка в искусстве Серебряного века, не мешала ей оставаться персонажем детских книг. При этом высокая художественная культура в таких книгах сочеталась с детской ясностью и простотой. Игрушка принадлежала ребенку, но и в его руках она мерцала светом символических значений. Замечательная поэтесса Серебряного века Мария Пожарова создала поэтическую антологию детской игрушки. Один из лучших детских писателей этой эпохи Саша Черный отвел игрушке на своем «Детском острове» (название его книги) видное место.
По-новому была увидена детская игрушка в литературе 1920-30-х годов. В этот период широко развернулись исследования в области детской игры. Играющий ребенок вызывал пристальный интерес у писателей, поэтов, психологов, лингвистов. Подходя к оценке игры с разных точек зрения, они сходились в главном: это напряженный вид детской деятельности. В произведениях С. Маршака, Б. Житкова, Д. Хармса, А. Барто игра и творческое общение ребенка с игрушкой раскрывается прежде всего как форма освоения действительности. В те же годы издается множество познавательных книг о производстве игрушек, кустарном и фабричном. Замечательные художники-иллюстраторы создавали новые графические формы для изображения играющих детей и их игрушек.
В то же время детская литература этого времени развивалась под знаком политических и идеологических экспериментов. Перед ней была поставлена конкретная задача: «сочетать метод социалистического реализма с фантазией детей, с их мечтаниями» (из выступления комсомольского лидера перед детскими писателями в 1936 году). Игрушка была включена в политическую борьбу, и следы этой борьбы видны на страницах многих детских книг.
С середины 1930-х годов в советской детской литературе возрождается неосентиментализм: вновь появляются рассказы из жизни детей с описанием любимых игр и игрушек (книги для детей А. Введенского), а в 1940-1950-е годы выходят воспоминания о дореволюционном детстве и досуге, проведенном в кругу семьи (В. Инбер). На смену авангардной графике в изображении игрушек приходит «реализм», во многом основанный на советских представлениях о быте и уюте.
Во второй половине XX века советская детская литература показывает ребенка в окружении разнообразных игрушек. Сохраняется и всячески поощряется трактовка детской игры как особого вида деятельности, трудовой и коллективной по преимуществу (рассказу об этом посвящены книжки о жизни детей в детском саду). Но намечается и иная тенденция: игра ребенка с игрушкой воспринимается теперь как вид дружбы, как форма интимного общения. В 1960-е годы вышел знаменитый рассказ В. Драгунского «Друг детства», главные персонажи которого — мальчик и любимая игрушка его детства. Общение ребенка с игрушкой происходит в домашнем кругу среди любящих родителей, и такое понимание детской игры отвечало настроениям эпохи 1960-1980-х годов. В целом, однако, можно говорить о падении интереса современной литературы к игрушке.
Это не случайно. Игрушки распределяются неравномерно по литературным эпохам. Больше всего игрушек в те периоды, когда в детской литературе господствует та или иная «тенденция» — общественная идея, воплощенная в культурных, педагогических или политических установках. В соответствии с ней моделируется художественный мир, а игрушка — значимая часть этого мира.
До сих пор мы говорили об игрушке как общем понятии. Но в литературном произведении игрушка выступает, как правило, в конкретном облике. За двести лет русской детской литературы составился целый игрушечный магазин: матрешки, петрушки, ваньки-встаньки, куклы и пупсики, плюшевые мишки и зайчики, машины всех марок, подъемные краны и железные дороги, кораблики и самолеты, строительные и медицинские наборы, оловянные солдатики и лошадки, елочные украшения и наборы для песочницы, воздушные шары и резиновые мячи, игрушки надувные и механические, а в наши дни и электронные. К ним нужно добавить самодельные игрушки из бумаги, фанеры и пластилина, а также случайные предметы, ставшие игрушкой в руках ребенка: шишки, стеклышки, палочки. В каждую литературную эпоху есть свои фавориты среди игрушек. XIX век — господство фарфоровых кукол, Серебряный век — время арлекинов, 1920-1930-е годы — надувных шариков и резиновых мячиков, 1940-1950-е — строительных наборов и транспорта, 1960-1970-е -космических ракет и плюшевых мишек. Предпочтение тех или иных игрушек в детских книгах далеко не всегда отражает реальное положение вещей — детская литература по-своему трактует материальную историю игрушки, наполняя ее культурными смыслами и нравственными значениями. Многие из них надолго закрепляются за определенными игрушками. Так, оловянный солдатик после знаменитой сказки Андерсена связан с темой жертвенного подвига, плюшевый мишка обычно играет роль сердечного друга, детский кораблик в ручье символизирует мальчишеские мечты о путешествиях, игрушечный конь воплощает мечту о военной славе. Образы игрушек в литературе в их исторической изменчивости будут предметом нашего внимания.

------------------
Марина Костюхина "Игрушка в детской литературе"