Создание игрушки изображается в литературе для детей как важное и во многом таинственное действо. Из неодушевленной материи (будь то ткань, дерево или глина) руки человека творят жизнь — так это видится ребенку. За подобным действием стоит давняя культурная традиция: демиург лепил человека из глины. Метафора создания игрушки как сотворения человека устойчива в детской литературе, но наполняется в литературной эволюции разными смыслами.
Тема рождения игрушки прежде всего связывается с семейным миром. Хранительницы родного очага: мамы, бабушки и няни — берутся сделать для ребенка куклу. Напрашивается сходство с тем, как дана была жизнь самому ребенку. Появившиеся игрушки окружаются детской любовью и воспринимаются как новые члены семьи:




Бабушка-крестьянка мастерит внучке тряпичную куклу (Л. Воронкова. «Солнечный денек», М.; Л.: Детгиз, 1950, худ. Н. Кнорринг).

Бабушки и няни —лучшие мастерицы-кукольницы. И дело не только в том, что они ловко владеют ножницами и иголкой — мудрые и опытные, они понимают, что открывают маленьким девочкам нечто жизненно важное. Образы бабушек переходят из старой детской литературы в советскую, преодолевая возникшее было недоверие к семейным традициям. Бабушкины куклы помогают сохранить семью от ссор и обид. Казалось бы, на всю жизнь поссорились из-за куклы две закадычные подружки (Л. Воронкова. «Солнечный денек», 1950). Дружбу спасла бабушка. Из немудреного материала (послевоенная деревня небогата) она сшила куклу на загляденье: «И руки и ноги сделаны, и светлая коса из чистого льна — заплетать можно. Из синего сатина бабушка сшила юбку, а кофту сделала из желтого атласа. Потом бабушка взяла черный карандаш, нарисовала кукле брови, глаза, нос. А красным карандашом нарисовала губы и сделала густой круглый румянец». Кукла-красавица примирила подружек.
В советской литературе 1920-х годов сюжет рождения игрушки вырвался из мира семейных отношений и преобразовался в социально важную тему покорения природы и формирования человека-мастера. Мастера преодолевают сопротивление материи: рабочий режет картон, кузнец кует железо, столяр обрабатывает дерево. Их совместная работа приводит к тому, что из непокорной стихии рождается игрушка, огонь становится конем:




Ребенок пытается освоить тайны игрушечного мастерства (П. Петрович. «Саша и Лиза», М.: Изд. Г. Ф. Мириманова, 1924,худ.Б.Иогансон).

Рождение игрушки теперь связывается с рождением мастера. Писатели подробно описывают процесс производства игрушек — и вместе с тем становление человека. Городской мальчишка загорелся желанием научиться делать игрушки и отправился в деревню, все жители которой занимались игрушечным промыслом (П. Петрович. «Саша и Лиза», 1924). Рассказ о судьбе мальчика превращается во вдохновенный репортаж о крестьянской работе:



Но писатель не ограничивается этим. Он чувствует необходимость рассказать о том, как создается это великолепие:



— и далее со всеми подробностями сообщается, как лошадь «доводится» до своего окончательного вида. Покоренные увиденным, дети организуют в Москве артель комсомольцев-игрушечников. Так в духе времени зазвучала тема рождения мастера.
Положение, однако, осложнялось тем, что мастера-игрушечники в новую эпоху превратились в кустарей-одиночек, не занятых общественно-полезным трудом. Если в начале 1920-х годов кустари с гордостью говорили о том, что они делают игрушки:



то в эпоху индустриализации и коллективизации их привязанность к «темным» народным традициям толковалась как нежелание слиться со всеми в едином трудовом порыве. Тем необычнее был образ ребенка, решившего стать игрушечным мастером. Учителя и родители упрекают его в праздности и неучастии в общественной жизни (А. Кожевников. «Сергунькин сон», 1929). Пока школьники делают красный уголок и помогают в колхозе, Сергунька мастерит игрушки. От старого деда-игрушечника впитал мальчик особую философию: мастерство делает каждую игрушку неповторимой. Дед своих «контрреволюционных» мыслей не скрывает:






Кустарные игрушки становятся героями детских книг 1920-х годов. Одна из них — «Игрушки» (стихи А. Олсуфьевой, рис. Л. Поповой, М,: ГИЗ, 1928)

Народная игрушка такому ошейнику противится. И здесь писатель встает на защиту национальной традиции, поскольку именно она формирует личность.
Герою Кожевникова удалось в итоге преодолеть общее недоверие: он сделал таких коней, которые выглядели как живые. Мастерство Сергуньки питается народной традицией, но для эпохи важнее была другая идея: созданное ребенком ярче, талантливее, чем произведения старых мастеров. Традиция одновременно и возвеличена, и ниспровергнута писателем. И эта специфическая черта молодой советской детской литературы просле живается во многих произведениях. В рассказе П. Сурожского «Зверковый конь» (1923) Петрунька мечтал увидеть народную игрушку под названием «зверковый конь». Увидел — и разочаровался. Не было в том коне, купленном у кустарей, ничего от зверя. Тогда решил он сделать своего.



Конь-огонь, сильный и горячий, символизирует образ нового человека, рожденного революционной эпохой: социально активной личности, перестраивающей старый мир.
Другим символом человека новой эпохи стал деревянный Буратино, сделанный папой Карло из полена. Под пером советского писателя А. Толстого старая итальянская сказка зазвучала по-новому: руками бедного мастерового была создана игрушка, побеждающая сильных мира сего. Так воплотилась в сказке «Золотой ключик, или Приключения Буратино» метафора рождения нового человека.


На лицах детей, занимающихся поделками в детском саду, нет радости и веселья, вопреки знаменитому лозунгу про «веселую жизнь» (журнал «Мурзилка», 1950, №3).

Впоследствии пафос покорения мира и творческой свободы в процессе создания игрушки приобретает более приземленный вид: дети мастерят поделки в стенах детского сада. Творчество протекает в коллективе, под присмотром взрослых воспитателей. Более того, оно становится обязательным занятием. Над подобной практикой стали иронизировать писатели нашего времени. «Обязаловка» в детском саду, которую приветствовали детские поэты 1930-1950-х годов, не кажется им умилительной. Мама в сказочной повести Э. Успенского «Дядя Федор, пес и кот» (1974) жалуется на своего «ненормального» сына, который непохож на остальных детсадовских детей:



Не от такой ли «радости» убегает герой современной детской литературы?
Совсем иная семантика у игрушек из пластилина, мягкость материала которых ассоциируется с чем-то глубоко личным, интимным. Мягкие и податливые, они запечатлевают не только физические, но и душевные движения человека, его скрытые мысли и желания. Несовершенство пластилинового существа — это результат небрежности или равнодушия их создателя. В стихотворении Н. Матвеевой «Девочка и пластилин» (1984) героиня называет «кукол, клоунов, собак», сделанных ею из пластилина, «дураками» и «дурехам». Но справедливый упрек в том, что «ты их любишь маловато, ты их лепишь грубовато», заставляет девочку задуматься о причинах несовершенства собственных творений, и тогда насмешка над ними сменяется пониманием и сочувствием:



Так тема создания самодельной игрушки получает в современной поэзии для детей новое лирическое звучание.



-------------------
Марина Костюхина "Игрушка в детской литературе"