12 июня 1812 года тремя потоками опустошительной лавы хлынула на русскую землю армия Наполеона Бонапарта.Шестьсот тысяч солдат, статысячная кавалерия, тысяча двести артеллерийских стволов - невиданная по тем временам сила. Рядом с французскими шли полки баварские и саксонские, прусские и австрийские, голландские, итальянские, швейцарские, португальские. Казалось, вся Европа сдвинулась с вековых своих оснований и устремилась покорять Россию.
Наполеон был верен излюбленной тактике, которую называл «одним ударом грома»: мощный стремитель­ный удар, маневр и — победа. Снаб­жаясь за счет населения захваченных территорий, не привязанная к базам, его армия легко и свободно продвига­лась вперед. В России же привычный механизм не срабатывал. Бонапарт гнался за русскими и, думая, что их настигал, завязывал бой, нес большие потери... Но всякий раз перед ним оказывался лишь сражающийся арьергард — русская армия ускольза­ла. Он захватывал города — они были пустыми. С деревнями обстояло еще хуже — крестьяне закапывали в зем­лю хлеб, сжигали избы и прятались в лесах, угоняя с собой скот.
Гениальный полководец, Наполеон привык, что победу обеспечивает сила. На стороне старика Кутузова была житейская мудрость: он знал, что неуязвимость России обеспечива­ют три фактора — пространство, вре­мя и масса. Наполеон и представле­ния не имел о том виде оружия, кото­рое заносила над ним рассерженная Россия,— о дубине народной войны. Он, привыкший к политическому тор­гу, здесь получал войну на истребле­ние своих солдат. Здесь дрались за каждую пядь земли. На всем пути Ве­ликой французской армии не найти холмика, переправы, оврага, которые не были бы отмечены боем. И каким! Сформированная из наспех обученных крестьян, дивизия Дмитрия Неверов­ского каждый день отражала по сорок атак знаменитых кавалерийских кор­пусов Мюрата. Расположившись на ночлег, французы просыпались в по­дожженных избах. У них постоянно пропадали обозы вместе с конвоями. Отряды, отряжавшиеся на поиски про­вианта и фуража, обратно не возвра­щались — их выслеживали крестьяне, вооруженные самодельными пиками и топорами, и рубили, как дрова. Так что до Бородинского поля не дошла и половина французской армии.
...За день до Бородинского сраже­ния Наполеон захватил деревню Шевардино и приказал привести к нему пленных, чтобы узнать: будут ли рус­ские завтра драться или отступят дальше. «Их нет, ваше величество, русские в плен не сдавались»,— был ответ. «Их скорее можно в землю втоптать»,— оправдывался генерал Коленкур. «Завтра мы всех их вгоним в землю»,— пообещал Наполеон.
Но завтра битва не состоялась. Войска вступили в бой только 7 сен­тября, и день этот навсегда стал свя­тым для каждого русского человека. Потеряв. 58 тысяч солдат и 49 генера­лов, Наполеон захватил позиции Куту­зова. Но где же победа? Русская ар­мия опять отошла, сохранив и порядок, и силы, и оружие, а главное — волю к борьбе и тот самый патриоти­ческий дух, существование которого теперь почему-то стало модным брать под сомнение. Что это: незнание или откровенное нежелание знать? Сле­пота, глухота или стремление так переосмыслить историю, что, по сути, перечеркнуть свое прошлое?
Вспомним то же поле через сто с лишним лет.
12 октября 1941 года командир 154-го гаубичного артиллерийского полка смотрел в бинокль на Бородин­ское поле и видел, как парадным маршем, с открытыми люками '"идут на него фашистские танки. А по склонам холмов — не цепями, ротными колон­нами — наступают пехотинцы в чер­ных мундирах. Это шла испытанная во многих боях механизированная диви­зия СС «Рейх». Хотя и слева, и справа лежали совершенно незащищенные участки фронта, они шли здесь — по­тому что так им было удобней, потому что заведомо знали: сопротивления оказать русские не могут — нет ни сил, ни техники. Но вопреки расчетам холодного разума, одна лишь стрелко­вая Дивизия, гаубичный полк, впервые вышедший не на учебные позиции, и 600 необстрелянных курсантов вы­полнили невыполнимую по всем мыс­лимым законам задачу — держали врага на Бородинском поле пять дней, ровно столько, сколько нужно было для создания обороны под Кубинкой, на подступах к Москве.
Две отечественные войны прошли через Бородинское поле. Все виды оружия взрывали его тишину: рядом с обелиском фельдмаршалу Кутузову — памятник гвардейцам-зенитчи­кам, по соседству с батареей Раевско­го — пулеметный дот, неподалеку от могилы Багратиона — танк Т-34. И дважды становилось оно местом ве­ликого подвига, имя которому — лю­бовь к родной земле. Жаль только, что наши современники понимают эту любовь по-разному.
Как известно, еще император Алек­сандр выкупил у владельцев землю Бородинского поля под национальный музей. Но в доперестроечное время решили отказаться от этого наследия и передали ее в ведение Мособлсовета. А там пересчитали музей на привычные гектары. Срываются брат­ские могилы, роются карьеры, уничто­жается исторический ландшафт, стро­ятся дачи. Теперь стали раздавать Бородинскую землю и под огороды. Возможно, картошка, выращенная на этом поле, уродится питательной, только не встанет ли она комом в гор­ле? С какими глазами будете вы читать им строки Лермонтова «про день Бородина»?!
В сентябре 1839 года, когда в день годовщины Бородинского сражения был открыт главный ме­мориал в память о погибших, на поле русской славы состоялся нео­бычный праздник. 120 тысяч солдат и офицеров разделились на «фран­цузов» и «русских» и устроили «ба­талию» 1812 года. Войскам зачита­ли приказ: «Ребята! Перед вами па­мятник, Свидетельствующий о слав­ных подвигах... Вечная слава пад­шим геройской смертию товарищам нашим, и да послужит подвиг их примером нам и позднейшему по­томству...»
Праздник этот еще в девятнадцатом веке стал традицией. Теперь, нако­нец, о нем вспомнили и мы, «позд­нейшее потомство».