
Уж эти эмоции...
Наблюдая за детьми и родителями, я задался вопросом: почему общение с собственными детьми взрослый человек почти не представляет без раздражения, досады и гнева? Папа одного подростка ответил мне так:
- Потому что в этих эмоциях есть сила, которая заставляет наших детей делать то. что требуем мы, взрослые. Лишите меня этой силы, и я не буду знать, как настоять на своем. Слов дети иногда не понимают. Тогда остается
одно - взорваться...
А ведь и в самом деле, эмоции - наше чуть ли не единственное воспитательное средство. И в моих конфликтах с сыном начиналось все с возмущения или досады - опять что-то не так! Если бы я оставил сына в покое, он жил бы счастливо и безмятежно, растворенный в своих заботах, интересах и делах. Но если в день по нескольку раз вырастал на его пути я со своими представлениями об этих заботах и делах, со своими распоряжениями и назиданиями, все менялось. Я пытался сдержаться, создавать в себе ровное эмоциональное состояние, находить убедительные слова, но... Его отрешенный вид, скучающие глаза рождали желание пробиться к нему сквозь невидимую разделяющую нас стенку. И я начинал говорить долго и много. То громко, почти кричал, то тихо, но с «эмоциями» в голосе. И быстро срывался, и с болью - надоело! - приказывал немедленно сесть за уроки, немедленно прекратить грубить, немедленно переделаться. Сын садился за уроки, переставал грубить. Начинал переделываться? Но в движениях его сквозили отчаяние, отчужденность и скука. Иногда он тяжело вздыхал, словно жаловался. На самого себя, на меня? На свою судьбу? В другой раз он топал ногой и застывал в отчаянии, отказываясь что-либо делать. А бывали минуты, когда он начинал вдруг швырять все, что попадалось ему под руку. Я наблюдал за этими проявлениями его досады и... раздражался еще сильнее. И даже когда наступал внешний мир, в каждом из нас оставалась напряженность. В нем - ожесточение, во мне - тревожное ожидание, что все повторится снова...
- Вам нужно осознать причины, рождающие в вас раздражение и досаду, -дали мне совет психологи. - Начните наблюдать за своими эмоциями. Наблюдать, чтобы их понять.
Я последовал этому совету. Первое, что открылось, - это моя обида. Обида на сына. Обида за растраченные даром усилия, за потерянное время, за мои напрасные старания. Обида, которая возникала каждый раз, едва я сталкивался с неубранной посудой, с замечаниями, от учителей в дневнике, с грубостью и упрямством сына. Ведь все зря! И мои распоряжения, и мои назидательные беседы с ним и мной организуемые дела. И поэтому обидно... А сын, выходит, обидчик?!
Когда найден виновник, невольно возникает желание наказать этого виновника, обидчика, причинить ему ответную боль. Если молча переживать обиду, она будет накапливаться. Тогда достаточно малейшего проступка ребенка - и на него выльется необузданный поток эмоций. Этот механизм накопления и вымещения обиды может создать определенный ритм отношений в семье. Ритм этот с каждым годом будет становиться все более напряженным, жестким. Чувство обиды превратится в постоянное чувство неприязни и отчуждения, в самостоятельное, хронически устойчивое отношение одного человека к другому. Осознать, понять причины такого чувства будет еще труднее, невероятно трудно.
а выйти из сформированного многими годами ритма отношений и обрести прежнее, не предвзятое общение с близким человеком, с сыном,- еще сложнее.
Значит, надо перестраиваться сейчас, пока не поздно. Увы, для меня осознание, что мною владеет чувство обиды, мало что изменило. Справиться со своей обидчивостью я не мог. Надо было еще понять причину, порождающую саму обиду. Это произошло неожиданно и случайно.
Как-то, возвращаясь домой, я встретил во дворе соседа. Мы разговорились. Он спросил, как сын. Я ответил, что так, нормально...
- Вы его наказываете?
- К сожалению... С кем этого не бывает?,.
- Будьте помягче. Валентина Ивановна, знаете, старушка из второго подъезда, говорила с ним. Он немного рассказал ей про свои беды...
Жаловался! Меня словно обожгло. Соседи знают! Стыд - пронзительное чувство - ворвался в сердце, Я произнес несколько оправдательных фраз и попрощался с соседом. Пока шел несколько минут до двери своей квартиры, пережил не одну бурю гневного возмущения поступком сына. Вот я сейчас ему!
Дома никого не было... В течение часа во мне буйствовали эмоции, воплощавшиеся в соответствующие слова. Я готовился к разговору с сыном. И вдруг остановил сам себя. Что я делаю! Мысленно - пусть пока мысленно, но уже вымещаю на сыне обиду за чувство стыда, пережитого мною. Собственно говоря, предался мести. В чем же дело? Вспомнились фразы, сказанные сыну в разное время: «Какими глазами я буду смотреть на людей?», «Надень что-нибудь поприличней - не один ведь идешь, с нами...» Еще вспоминал. Вызывают в школу - значит, нужно выбрать время, когда в коридорах не будет детей, не будет десятков испытующих глаз. Товарищу по работе пришло строгое письмо из школы - хорошо, что не мне... А вот теперь он кому-то проболтался о наших неурядицах...
Выходит, я прежде всего хочу, чтобы мой престиж не был поколеблен из-за каких-то проступков сына. И если из-за него обо мне пока не говорят плохо, значит, все в порядке. А уж если заговорили... Получается, мною руководят эмоции собственного престижа? А как у других родителей? Оказалось, довольно часто - примерно так же. Мама гордится дочерью, а на мой вопрос, что больше всего из школьных предметов девочка любит, не может дать определенного ответа.
- Что же вас радует - содержание успеха дочери или сам успех?
И мама теряется, молчит.
- Часто ли вы разговариваете с дочерью о ее делах?
- Редко...
- Что же тогда вас заботит: становление личности, о котором вы не знаете, или признание успехов дочери людьми, которое она, а благодаря ей и вы получаете?
Мама молчит и, понимая, в чем дело, тяжело вздыхает.
Другая девочка мечтает о педагогическом институте, а мама против.
- А что девочка думает сама? Не обязательно же она должна желать того же, что и вы. А если она пойдет на фабрику ткачихой?
Мама меняется в лице:
- Вы что, шутите? Я не позволю! Я ее тогда в дом не пущу!..
- Я тебе покажу, как меня позорить!- кричала другая мама, таская сына за ухо...
И стал понимать я, что многие мои претензии к сыну суть разные формы одного и того же - моего внутреннего требования не позорить меня перед людьми. Пусть у тебя будет, как у людей! И я очень хорошо знал, как бывает, как должно быть «как у людей». Поэтому, в сущности, был занят одним - сопоставлением поведения сына с этим необходимым и наилучшим, как мне казалось, поведением. Всякое отклонение вызывало во мне недовольство. Энергия этого недовольства и была той силой, что прорывалась в эмоциональных реакциях и заставляла сына подчиняться. И чем большей была разница между желаемыми мною поступками и реальным поведением сына, тем острее было недовольство и сильнее прорывались эмоции.
Однако понять свои ошибки - это лишь начало пути. Дальше надо было прежде всего делать себя другим. Не сразу я понял, что в таком становлении, как и во всякой иной работе, может быть своя система. И тогда установил один день недели, день полной свободы от назиданий, упреков, давления, раздражения. Удержаться в этот день первое время мне помогала всем известная мысль: все, что ни делается, к лучшему. Даже разбитая чашка, даже позднее возвращение сына, даже три двойки сразу...
Оказалось, на неделе у нас появился особый день - день радости, день прощения любого поступка, день дружеского общения. В этот день сыну было особенно хорошо и свободно со мной. А что может быть большим счастьем для ребенка, чем быть со взрослым и чувствовать себя свободным! Быть вне контроля, быть самим собой! И в школе я замечал, что, находясь в этом ощущении счастья, внутренней свободы, дети особенно глубоко впитывают все, что дает им взрослый. Склонный к раздражению, к досаде, имеющий любимчиков и нелюбимчиков учитель, сам того не осознавая, формирует в детях жесткое отношение друг к другу. Драчливость, враждующие группировки в классе, недоверие и ненадежность становятся закономерным результатом такого стиля работы учителя. И наоборот, учительское радушие, общение без крика и раздражения, душевное расположение приводят в конечном итоге к здоровой дружной атмосфере в классе.
Такая же зависимость существует и в семье. Здесь очень важно состояние души взрослого и его желание жить одной жизнью с ребенком. Последнее и есть чувство ответственности за него. Там, где оба родителя обладают этими качествами, у них растут удивительные дети. Они могут общаться с любым человеком доверительно и открыто, спокойно и с достоинством, потому что так заведено у них дома.
День, свободный от назиданий, упреков и бесконечных требований, становится и для самого взрослого особым днем, когда действительно и подчас впервые происходит постижение им сокровенного смысла человеческого общения. В этот день и другие члены семьи начинают чувствовать себя свободно. Но это не значит, что этот день пустой, бездельный. Родительская требовательность заранее определяет, какие действия должны быть выполнены сыном или дочерью. Заправить постель, убрать за собой посуду. Сесть в четыре часа за уроки. Вовремя вернуться с прогулки, сходить в магазин.
Это - день строгий прежде всего для родителей. Ни одного движения раздражения, досады, озлобления, неприязни не должно возникнуть. Любая негативная эмоция должна быть снята в первые же мгновения ее появления. В этот день присутствует только спокойное, ясное сознание. Сознание необходимости быть аккуратным, правдивым, чистым, деятельным - и для сына или дочери, и для самих взрослых. Это и есть основа подлинной требовательности. А если что-то не получается, взрослый без лишних слов и без единой негативной эмоции приходит ребенку на помощь.
«Одеяло я сложил, а дальше сам... Кастрюлю я почистил, а остальное ты сам... Принцип решения задачи мы с тобой установили, теперь действуй сам». И т. д.
Может так оказаться, что первые дни помощь взрослого будет нужна во всем и в значительных объемах. Но со временем останется главное: «сам». И не будет у взрослого досады: «Почему я опять должен тебе помогать? Когда, наконец, ты сам начнешь делать?» Внутренним стимулом для взрослого будет другое - вера в ребенка, вера в его возможности. Это центральный момент истинной требовательности - вера в другого человека. Ты можешь, в тебе скрыты большие силы... Ты сделаешь...
И тогда ребенок потянется к взрослому, потому что увидит в его словах, в его поступках веру в себя, другого. Он загорится желанием завтра же начать мастерить, .рисовать, ходить в походы, помогать по дому, делать зарядку по утрам... Надолго ли этого порыва хватает? Подчас не надолго. Ребенок бросается в дело, но очень скоро обнаруживает, что здесь нужны усилия и ежедневная работа. Тогда и приходит ему на помощь спокойная требовательность взрослого. В отличие от бесконечных единичных требований, хаотично предъявляемых ребенку, она исходит из того, что уже содержится в детском сознании, содержится как стремление стать другим. Помочь обрести устойчивость в этом стремлении - вот единственная задача, которая при этом выполняется взрослым. И тогда даже строгость приветствуется детьми, потому что стремление взрослого и внутреннее стремление ребенка стать хорошим совпадают.
- Папа, можно мне погулять?
- А как же уроки? Мы ведь решили четко выдерживать график. Как же можно считать себя сильным человеком, если вчера решил, а сегодня нарушил?
- Я все понимаю, но в виде исключения только на час разреши! Ровно в пять сяду за уроки...
- Твердое ли это решение?
- Твердое.
- Что ж, пробуй себя...
Когда я учился в педагогическом институте, на одной из лекций услышал фразу: «Сокровенное таинство педагогики». Слова эти врезались в память, но понять их существо мне как-то не удавалось. И вот... Мне вдруг показалось, что тайна этих слов начинает приоткрываться. Как мысль, она очень проста, но в исполнении - я очень скоро убедился в этом - трудна: требовательность взрослого должна стать требовательностью, адресованной прежде всего самому себе. И это меняет нравственный смысл и прежде всего - эмоциональный тон общения взрослого и ребенка.
- Как мог ты взять в школе этот моторчик? - кричу я на сына.- Украсть! То, что предназначено многим, теперь будет у тебя одного, и не стыдно? - Я весь в благородных и бурных эмоциях. А сын долго растерянно, с недоумением и болью смотрит на меня.
- Что ты так смотришь?
- Ничего,- отвечает он мрачно. А я, выдав «под занавес» еще один всплеск негодования и гнева, весь вечер озадаченно размышляю над этой ситуацией. И вдруг... Пластинки из оргстекла, принесенные мною с работы! Моток проволоки, копировальная бумага... Как же мне стыдно! Хочется подойти к сыну и доказать - чист я, это в прошлом было, но теперь, сейчас я чист. Но как подойти, что сказать? И как сильно чувство вины перед сыном за себя требовательного, а в своем поведении не соответствующего собственным же требованиям... Эта сила раскаяния сжигает всю самоуверенность. И как неприятно вспомнить про недавнюю бурно-эмоциональную сцену. Ведь эти эмоции нужно было адресовать прежде всего себе!
С этого времени и начинается настоящая сознательная работа взрослого над собой, над тем, чтобы его общение с ребенком очистилось от якобы необходимых сильных эмоций, обрело содержательную глубину. В каждом контакте взрослого с ребенком появляется особый смысл, спокойное и бережное, пронизанное тончайшими движениями радости понимание друг друга. Тогда взгляд, интонация могут сказать во много крат больше, чем обширные монологи и тем более - сильные эмоции. Тогда неправильное действие ребенка нет нужды взрослому пресекать (да еще и с криком!), нужно лишь дать понять: ты делаешь не то... Что не то, ребенок поймет сам.
Думается, проблема воспитания во многом заключается в проблеме общения. Общения, в котором реальной воспитывающей силой становятся такие свойства взрослого, как чистота собственных поступков, искренняя открытость перед сыном или дочерью и спокойное, уважительное к ним отношение.
После этой статьи часто читают:
Просмотрено: 6601 раз