Наше представление о художнике зачастую складывается лишь на основе его законченных и общедоступных полотен. За пределами внимания остаются десятки и сотни этюдов, набросков, эскизов, рисун­ков. А ведь этот материал — частичка души художника, какой-то момент его жиз­ни, творческой биографии. Даже любой не­законченный и невразумительный на пер­вый взгляд рисунок может подсказать что-то новое, - неожиданное. Тем более когда речь идет о фигуре такого масштаба, как Карл Брюллов. Одним из первых он начал разрушать привычные каноны классициз­ма. Изменил бытовавшее в его время пред­ставление о задачах исторической живопи­си. Своим искусством портретиста прокла­дывал пути реализму...
Значительную часть жизни Брюллов провел вне России, главным образом в Италии. До сих пор обнаружена лишь небольшая часть его творческого насле­дия, оставшегося за рубежом. Неудиви­тельно, что целым событием стала переда­ча Третьяковской галерее трех неизвестных акварельных рисунков Брюллова, подаренных вдовой итальянского художни­ка, выходца из России, Георгия Шилтяна. Можно Напомнить, что рисунок работы Брюллова мечтал иметь сам Пушкин, но так и не сподобился.
— Во время второй мировой войны мы жили на севере Италии в местечке Гардоне, расположенном на берегу озера Гарда,— рассказала Елена Абрамовна Шилтян.— Соседом нашим был известный кол­лекционер рисунков и фарфора граф Тура­ти. Частенько хаживали мы к нему в гости. Как-то раз мы пили чай в салоне, а Георгий Иванович просматривал наверху папки с рисунками. Тогда и обнаружил он три листа, подписанные Брюлловым и с указа­нием места, где они сделаны,— Комо. Ле­том, особенно в июле, самом тяжелом для Рима месяце, когда в бедных районах Затиберья свирепствовала лихорадка, Брюл­лов старался уехать из города. Часто наве­дывался он именно в Комо, где находилась вилла Юлии Самойловой. И сам рисунок — чистый, размашистый и одновременно сво­бодный — выдавал руку мастера. Так что ошибка или подделка практически исклю­чались. Впрочем, граф и не держал в сво­ем собрании ничего подозрительного или второсортного. Но и речи быть не могло, чтобы Турати расстался с чем-нибудь из своей коллекции. Когда мы приехали в Гардоне в начале 80-х годов, надеясь все-таки как-то договориться с хозяином, оказалось, что его уже нет в живых. Но нам повезло: внучка, наследница графа, согласилась уступить рисунки, если Геор­гий Иванович напишет ее портрет...
Что же изобразил Брюллов на этих ри­сунках? Не знаю, кому пришло в голову объявить их иллюстрациями к роману «Марко Висконти» Томмазо Грасси, мало­известного писателя первой половины XIX века. Идея эта явно неудачна. Мало того, что книга вышла на два года позднее даты, указанной на листах самим Брюлло­вым. Просто не мог он увлечься таким посредственным произведением. И сама эта история, и ее участники — не его герои. В основу романа положены события, кото­рые хронист Бенедетто Корио излагает следующим образом. Марко Висконти, пер­вый итальянский кондотьер, держит в зам­ке жену своего кузена, «которая согласи­лась на это очень неохотно, хотя Марко ее горячо любил. Однако женщина пожелала привязать к себе своего возлюбленного более прочными узами и с этой целью украла маленького мальчика у одной бед­ной женщины и выдала его перед Марко за их сына, которого она якобы родила. Мар­ко узнал об обмане и велел утопить Биче во рву замка, что и было сделано его слугами. Все-таки он раскаивался в том, что погубил свою прекрасную возлюбленную...». Дальше, мне кажется, не стоит и пересказывать эту путаную историю. Хотя в романе она несколько приукрашена, ну никак не могла ни она сама, ни ее участники привлечь внимание Брюллова! Слишком любил он женщин, чтобы позволить себе интерес к подобной особе. Ему нравились женщины простые, пусть ничем не выдающиеся и малообразованные, но такие милые и обаятельные в своей непосредственности! Из-за них вечно что-нибудь случалось с ветреным Карлом. Расстроился намеченный брак с графиней Юлией Самойловой — он влюбился в ее горничную. Так и не одолел лестницы, ведущей в салон маркизы Висконти-Арагон,— всякий раз «застревал» в каморке привратницы, у которой была прехорошенькая дочка...
И на этих листах он рисовал не родовитую знать, а крестьянскую девушку Лючию и ее жениха, ремесленника Ренцо,— героев романа Алессандро Мадзони «Обрученные», которым в 30-е годы зачитывалась Италия. Брюллова не могла не увлечь и история злоключений двух влюбленных, которым всячески мешает соединиться сластолюбивый феодал дон Родриго. Лючия будет прятаться в монастыре, откуда ее похитят, Италию заполонят ландскнехты, несущие с собой эпидемию чумы,— короче, перед нами та самая история, творящаяся не богами, а обычными людьми, которую сам Брюллов стал изображать одним из первых в истории русской живописи.