Этот портрет из парижского Лувра — одно из немногих и общепризнанно лучшее живописное произведение мастера, известного главным обра­зом карандашными портретами. Имя его — Франсуа Клуэ; он был чрез­вычайно знаменит и очень ярко от­разил французский XVI век. То бы­ло время распада средневековья, эпоха политических брожений и всяческих смут, когда, по сло­вам Стендаля, «религиозные войны воспламенили души, заглохшие в пору долгого мерзкого фео­дализма».
В искусстве французский XVI век — это время открытия итальянского Возрождения с его преклонением перед человеком, свободным и прекрасным. Правда, «более скромное, чем итальянское, французское искусство,— по заме­чанию исследователя,—сочетает живой интерес к отдельной челове­ческой личности с дыханием зарож­дающихся в эту эпоху широких идеалов гражданственности».
Родился Франсуа Клуэ в городе Туре между 1505 и 1510 годами, а рисунку учился у своего отца, фламандца по национальности, очень хорошего художника Жана Клуэ, ко­торый к 1529 году добился почет­ного звания придворного живописца и камердинера короля (Франциска I) и перебрался с семьей в Париж. Впрочем, еще в Туре Жан Клуэ воз­главлял тамошнюю школу портрети­стов и первым из них отказался от профильного портрета по фламанд­скому образцу, начав писать лица с поворотом в три четверти, что, конечно, усложняло работу, но и делало портрет более выразитель­ным. Собственно говоря, перемена ракурса означала изменение самой концепции портрета: чистая описательность сменялась углубленным прочтением, характеристикой модели.
И с первых самостоятельных ша­гов Франсуа Клуэ пошел по стопам отца. Сначала довольно робко («Портрет мадам Легранж»), но с каждым годом все смелее и сме­лее; к середине 1530-х годов в портрете фаворитки короля гер­цогини д'Этамп он предстает со­вершенно определившимся рисоваль­щиком с твердой рукой и верным глазом.
Особенность портретной галереи Клуэ, помимо высокого мастерства исполнения, еще и в том, что ему часто доводилось рисовать одних и тех же людей по нескольку раз, порой через большие промежутки времени, а люди эти зачастую иг­рали весьма заметную роль в поли­тической и религиозной жизни своего века, так что перед нами — буквально — проходит история в своем развитии и видимы те сле­ды, которые время отпечатывало на человеческих лицах.
Вот, например, около 1540 года Клуэ нарисовал портрет девочки, Жанны д'Альбрэ. Она была дочерью сестры короля Франциска Маргари­ты Наваррекой, чья книга новелл «Геггтамерон» считается классикой французской литературы. От рожде­ния слабая здоровьем, Жанна к своим двенадцати годам настра­далась уже достаточно, несколько раз стояла на пороге смерти — понятно измученное выражение в ее глазах... Надо сказать, что еще недавно перед тем средневеко­вые портретисты не признавали детского портрета вообще, детей писали как маленьких взрослых, все же специфически детское либо не замечалось, либо игнорирова­лось. Клуэ нарисовал именно ре­бенка, но ребенка, страдавшего и словно знающего, что чаша стра­даний далеко не испита до конца. И действительно, вскоре Жанна перенесет пытки и заточение за отказ подчиниться воле короля, позднее станет яростной фанатич­кой, предводительницей гугенотов, женщиной-оратором, женщиной-вож­дем, а Клуэ около 1570 года снова нарисует ее портрет, описанием которого могут послужить слова о Жанне ее единоверца, поэта-гу­генота Агриппы д'Обинье: «Она бы­ла женщиной лишь по своему полу, имела душу вполне мужественную, могущественный в своих деяниях ум, непоколебимое в бедствиях сердце...»
Клуэ создал массу портретов незаурядных женщин. Например, два портрета Дианы де Пуатье, фаво­ритки короля Генриха II, портреты двух его дочерей — Елизаветы и Маргариты Валуа и, наконец, на­верное, самый любопытный портрет — его жены, Екатерины Медичи, вла­стной, коварной, умной и злой, не скрывавшей, что правило жизни для нее «дожидаться и ненави­деть»...
Кроме дочерей у Генриха с Ека­териной родился сын, ставший ко­ролем Карлом IX. Его тоже не раз рисовал Клуэ. Впервые — мальчиком десяти лет, дофином; потом — пят­надцатилетним юношей, долговязым, нескладным, еще не сформировав­шимся, но с лицом уже очень опре­деленным: брюзгливое выражение, настороженный и затравленный взгляд, вялая улыбка в углах без­вольных губ... Исследователи от­мечают, что если портретисту Жану Клуэ (отцу) было присуще доброже­лательство и доверие к людям, то Франсуа восполнял отсутствие у себя этих свойств преувеличен­ной зоркостью, умением читать в сердцах, умом ядовитым и скеп­тическим, то есть, короче говоря, тем абсолютным знанием людей и света, которое далось ему за долгие годы жизни при дворе.
Последний, третий портрет Карда IX Клуэ создал в начале 1570-х годов, вскоре после страш­ной Варфоломеевской ночи, отчасти невольным виновником которой был Карл, и незадолго до его смерти. На этот раз Клуэ создал жуткий образ: пустые глаза и мертвенное лицо короля странно дисгармониру­ют с почти шутовским нарядом — это живая насмешка над королев­ским саном. Наблюдавший Карла мемуарист XVI века аббат Брантом писал, что на двадцать третьем году жизнь короля «превратилась в жизнь автомата», всё и вся смер­тельно надоело ему и сам он себе смертельно надоел...
Перед вами — портрет жены несчастного и неза­дачливого венценосца, Елиза­веты Австрийской (1571 год). Он написан в малопривычной для Клуэ и не особенно им любимой технике масляной живописи, однако и в нем сказалось его великолеп­ное изобретательное мастерство... Предполагают, что за время своей художественной карьеры Клуэ испы­тал, помимо отцовского, еще два довольно сильных влияния: во-пер­вых, художников так называемой «школы Фонтенбло», во-вторых, Анонима 1550 года, неизвестного мастера, работавшего в середине XVI века. Вероятно, от них идет соединение воздушности письма и не оставляющей места для разно­чтений определенности в трактовке Елизаветы. Жена своего мужа, сви­детельница страшных и кровавых событий, она едва ли могла остать­ся невосприимчивой к мраку, кото­рый окружал ее в королевском дворце. В напряженном и присталь­ном взгляде читается ожидание че­го-то (вряд ли добра), и вместе с тем спокойное достоинство — достоинство королевы и женщины, совесть которой чиста. Это один не только из самых красивых, но и по-человечески привлекатель­ных образов портретной галереи Клуэ...
Осталось сказать еще несколько слов о нем самом. Около 1570 го­да, то есть совсем незадолго до смерти (в 1572 году), Клуэ нарисо­вал свой автопортрет (во всяком случае, считается, что это его автопортрет): аскетичное лицо лы­сого старика с взглядом одновре­менно колючим и погасшим; странно деформированы пропорции лица; в общем, к себе Клуэ оказался не менее строгим и неумолимым, чем к остальным своим моделям. Жизнь Клуэ вряд ли была особенно счастливой. Был, правда, круг лю­дей, искренне и бескорыстно его любивших,—это были поэты «Плеяды» (Ронсар, Дю Белле, Белло), создатели литературного французского языка. Наверное, среди них художник находил порой несколько часов душевного покоя и чистой радости.