Имя Евграфа Федоровича Крендовского (1810 — после 1853) не относит­ся к числу прославленных, всем из­вестных. Интерес к его творчеству возник сравнительно недавно, в его биографии еще очень много белых пятен — даже неизвестно точно, когда он умер. Тем не менее при экспо­нировании (большинство произведений художника хранится в Третьяковской га­лерее) полотна его не теряются сре­ди тех, которые представляются нам классическими.
Первые биографические сведения о Крендовском приводят нас в город Арзамас. Один из обычных городов русской провинции, в первой половине XIX века он стал известен среди многих любителей искусства, в том числе и в столице, своей художественной школой. Эта была первая в России провинциальная частная школа. Основал её в 1802 году выпускник Петербург­ской Академии художеств А. В. Ступин. Вот в этой школе — помещалась она в ампирном особняке на одной из тихих улиц Арзамаса — учился неко­торое время Евграф Федорович. Мы ничего не знаем ни о его успехах, ни об отношении к школе, к принятой там методике преподавания. Но, по всей видимости, не все его устраи­вало, не прижился он у Ступина.
Бедность и, может быть, неуверен­ность в себе, в своих возможностях не позволяли Крендовскому мечтать о поступлении в Академию художеств. Но услышав о школе, которую открыл для бедняков в своем доме художник Венецианов, он устремился к нему. Было это в 1830 году.
В это время Алексею Гавриловичу Венецианову шел уже шестой десяток. Жил он большей частью в деревеньке Сафонково Тверской губернии, пред­почтя независимость, возможность рабо­тать не по академическим канонам и правилам, а так, как казалось ему необ­ходимым для славы русского искусст­ва. Свой талант «он обратил на изображение одного отечественного, на представление предметов, его окружаю­щих, близких к «го сердцу...» Участливость была одной из самых глав­ных черт его характера. Именно эта черта, наверное, определила то, что начал он окружать себя учениками, образовал школу. Вот как рассказывает об этом один из его учеников А. Н. Мокрицкий: «Мы все пришли к нему голы­шами; у каждого были свои нужды; он помогал нам всячески, и все мы теперь едим хлеб, и кто жив из нас, все живем его попечением о нас... И знаете, что еще? Ни один из нас дурным путем не пошёл; он нас воспитывал, и учил добру, а некоторых и грамоте заставлял обучиться. Его семейство было нашим семейством, там были мы, как его родные дети; по воскресеньям сходились у него приятели обедать, оставались и на вечер: он любил об­щество; много умных людей бывало у него, много и прекрасных гостей собиралось, и побеседуем, бывало, и послушаем умных бесед, и потанцуем, и подурачимся, и вовремя по домам, на койку, встанем пораньше да... в Эр­митаж. Многих он своими ходатайствами на свободу вывел, обо всех хлопотал и заботился, как о своих собственных детях; тому урочек доста­нет, тому работку».
Отеческая заботливость, стремление окружить учеников домашним теплом, отношение к ним, как к коллегам, равным ему во всем,— это существенная часть педагогики Венецианова. Конечно, важно, что он требовал не копирования образцов, а прежде всего умения писать с натуры, «ставил глаз» ученика на предметах, окружающих людей в повседневном быту; считал, что изучение словесности и метафизи­ки не менее обязательно, чем овла­дение рисунком. И все-таки, думается, решающим в его школе было уважи­тельное отношение к личности ученика, к возможности его самостоятельного развития. Это и определило успехи, возможность свободного проявления каждого. Широко известны картины уче­ников Венецианова: Г. В. Сороки, А. А. Тыранова, А. А. Алексеева, Н. С. Крылова.
Е. Ф. Крендовский появился в школе Венецианова в годы, когда она пережи­вала расцвет. Известно, что, как и другие ученики, Евграф Федорович писал перспективы. В залах Эрмитажа и Зимнего дворца с любовной тщательностью запечатлевались все предметы и детали интерьера. Эти работы представляют сейчас не только художественную, но и историческую ценность. К сожале­нию, не сохранилась одна из интерес­нейших картин художника «Семь часов вечера» (она известна по литографии). Изображена комната художников Чернецовых, хозяева и гости беседуют в сумерках, кто-то наигрывает на гитаре, кто-то задумался, потягивая трубочку... В «Сборах художников на охоту» (1836 год, хранится в Третьяковской галерее) в небольшой комнате поме­щичьего дома с подкупающей естест­венностью Крендовский располагает группу людей в бекешах, охотничьих сапогах, заканчивающих приготовление к охоте. На переднем плане он изобра­жает себя. Но вот какая характерная черта: то ли из скромности, то ли не желая нарушить естественные сценки, Крендовский пишет себя, повернувшим голову так, что лица его мы не видим.
«Площадь провинциального города» (Государственная Третьяковская галерея) — одна из основных работ художника, она и по размерам превос­ходит другие полотна Крендовского. Это одна из тех картин, которые при долгом рассматривании читаются, как книга: каждая группа изображенных здесь людей (а всего их на картине больше пятидесяти) представляет раз­личные слои провинциального общества. Вот чиновница под зеленым зонтиком выступает со своими сыновьями, и бла­гопристойность поведения детей не­вольно вызывает улыбку: так нелепы гимназист в кургузом мундирчике и бе­лых перчатках и хлопчик в широкопо­лой соломенной шляпе, идущий впере­ди, выпятив живот и скрестив на нем руки. Молодой щеголь в цилиндре, с тросточкой с чисто провинциальной непринужденностью обсуждает какие-то свои дела с купцом или подрядчиком; офицеры беседуют с помещиком. Что-то везут чумаки на возах, погоняя лени­вых волов; зазевалась на прохожих баба с ведрами; мчатся пролетки с се­доками; лениво копаются в пыли свиньи... Ничто не нарушает раз и на­всегда заведенного порядка, жизнь те­чет степенно, неторопливо, в границах и рамках, как бы установленных на века.
В мягкой усмешке художника, в его любви и мастерстве бытописательства есть что-то, напоминающее Гоголя. Но это сначала только кажется. Вот как описывает Гоголь площадь провинциального го­рода в первом томе «Мертвых душ», когда Чичиков идет с Маниловым со­вершить купчую крепость: «...они дошли наконец до площади, где находились присутственные места: большой трех­этажный каменный дом, весь белый, как мел, вероятно, для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному дому. Это были: караульная будка, у которой стоял солдат с ружьем, две-три извозчичьи биржи и, наконец, длинные заборы с известными забор­ными надписями и рисунками, нацара­панными углем и мелом; более не находилось ничего на сей уединенной, или, как у нас выражаются, красивой площади». Усмешка Гоголя гораздо яз­вительней, саркастичней, само отноше­ние к изображаемому другое. Крен­довскому ближе то понимание жизни, которое перенял он у Венецианова: ощущение полнокровности бытия, ут­верждение эстетической значимости повседневной, неприукрашенной реаль­ности.
Точной даты написания этого полот­на мы не знаем, Возможно, художник работал над ним, когда покинув школу Венецианова, обосновался на Украине близ Кременчуга, где и умер.
Л. Осипова