...Повесить на шею крошечный спле­тенный из бересты кубик, погромыхи­вающий сухой горошиной, — и успоко­ить душу. И поверить, что он убережет от всех мыслимых напастей — сглаза и порчи, соблазна и злого наговора... Так, говорят, делали наши предки, простодушно вверяя себя оберегам — деревянным, берестяным, глиняным предметам, способным, как они пола­гали, охранить от разных бедствий, — и с той же целью произнося нараспев обереги - заклинания...
Можно, можно и так прикоснуться к народному бытию.
Опоясать чело берестяной же хи­тросплетенной гривной — красиво, к тому же, сказывают, снимает голов­ную боль. Накупить деткам на радость архангельских козуль — лакомых рас­писных пряничков, изображающих пе­тушков да овечек, зайчиков да лоша­док...
Можно, можно и такими нехитрыми отголосками народного быта себя по­тешить.
Но вот, выбрав для этого неуютный, замешанный на дожде и ветре, с летучими солнечными проблесками день, судьба приводит тебя в Малые Корелы.

Сколько страшных рассказов существует об обыкновенной гадюке! И коварна - подстере­гает человека с единственной целью укусить и тем погубить. И свирепа - гонится за человеком чуть ли не с километр, ну а если догонит и укусит, обязательно умрешь. Слушают люди таких «зна­токов» и в лес идут со страхом перед гадюками. Ну а если набредут на несчастную змейку, то ли­бо бегут из лесу без оглядки, либо убьют палкой, а потом хвастают своим «героическим» поступ­ком. Но так ли опасны змеи для человека? Они не заслуживают славы коварных существ. За че­ловеком не гоняются, да и укус их не столь опа­сен. Более того, гадюки даже полезны человеку. Змея эта обитает в лесной и на севере лесостеп­ной зон нашей страны. Ранней весной, сразу же после появления первых проталин, самцы гадюки выходят на солн­це. Сначала они лежат поблизости от зимнего убежища, но по мере уменьшения снежного по­крова уползают от зимовки все дальше и дальше.

Многим, по-видимому, запомнилась исто­рия, случившаяся с мистером Уэдерберном, ге­роем рассказа Г. Уэллса «Странная орхидея». Корни-присоски загадочного растения, выросше­го у него в оранжерее, впились ему в тело и стали жадно сосать кровь... Еще в конце прошлого века истории о расте­ниях-людоедах нет-нет да рассказывались совер­шенно всерьёз путешественниками, возратившимися из различных экзотических стран. Все эти сообщения оказались выдумкой, тем не менее в природе действительно существуют растения-хищники. Им, конечно, не под силу справиться не только с упитанным мистером Уэдерберном, но даже с небольшим мышонком; их жертвы — почти исключительно насекомые. Если говорить о примерах из флоры средней полосы, прежде всего вспоминается росянка. По всей его поверхности торчат щетинки, увенчанные шарообразными вздутиями. На кон­чике каждой выделяется капля жидкости. Имен­но поэтому, кстати сказать, и назвали ее росянкой.

Они расположены не так уж и далеко друг от друга, дворец графа Воронцова в Алупке и замок «Ласточкино гнездо» на мысе Ай-Тодор. Может показаться, что есть в них даже нечто общее. Но только на первый взгляд. Их разделяет настоящая пропасть — историческая и духовная. Алупкинский дворец строился в 1828—1848 годах как жилой дом в поместье генерал-губернатора Новороссийского края графа Михаила Семеновича Воронцова. «Эпоха Николаевской реакции»,— повторяем мы определение наших историков. И словно забываем про падающий на эту «реакцию» расцвет русской культуры. По эпиграммам Пушкина большинство из нас представляет себе Воронцова этаким надутым барином, недалеким царедворцем. Михаил Воронцов человеком высокообразованным, талантливым. И дворец, который он в Крыму построил, несет на себе отпечаток духовного мира хозяина. На редкость удачно выбрано само место. Если смотреть с моря, силуэт дворца напоминает очертания поднимающейся за ним зубчатой короны вершины Ай-Петри. Проект, разработанный известнейшим зодчим того времени, архитектором английского королевского дома Эдуардом Блором, можно смело отнести к числу мировых шедевров.

В 70 километрах к западу от Пскова на самой границе с Эстонией стоит не­большой городок Печоры. Летом утопает он в зелени, но в остальное время ску­чен, однообразен. Впрочем, откуда бы и взяться «лицу», если никогда не был он самостоятельной культурной единицей, а родился и вырос как жилая слобода вокруг знаменитого Псково-Печерского монастыря (как бы сейчас сказали, «спальный район» очага духовного). Когда и как возникла сама славная обитель, неизвестно. По преданию, обна­ружили монашеское убежище охотники. Плыли как-то рекой Каменец (ныне от нее остался лишь небольшой ручеек) и добра­лись до того места, где вздыбились вдруг леса высоким берегом из окаменевшего розоватого песчаника. Весь он был иссе­чен пещерами, из глубины которых доно­силось пение. Струхнули охотники и убе­жали, только потом уже сообразив, что то скорее был райский знак, нежели козни бесовские.
Летопись «О начале пещерного мона­стыря» повествует о некоем священнике Иване, в иночестве Ионе, который бежал от преследования немцев из Ливонии, где служил в «правоверной церкви... постав­ленной от пскович». Вероятно, первые монахи обосновались в пещерах куда раньше, а с захватом немцами Прибалти­ки только увеличилась здешняя братия. Но как бы то ни. было, XIV веком датирует­ся первое письменное упоминание о буду­щем монастыре. А в 1473 году была освя­щена его Успенская церковь.

Любой разговор о конвертах и марках так или иначе связан с почтой, всем знакомым учрежде­нием. Знакомым? Так ли уж хоро­шо знаем мы, что представляет со­бой в наше время этот вид связи? Пожалуй, не очень. Титаниче­ская работа, творящаяся за стена­ми больших современных почтовых учреждений, скрыта от наших глаз, Нечасты и посвященные ей марки. Зато путь письма, притом в разные времена, удастся просле­дить на множестве миниатюр. Такую коллекцию можно начи­нать собирать даже с ребенком дошкольного возраста, Скачущие на лошадях всадники, летящие самолеты, мчащиеся автомобили— излюбленные сюжеты ребят. Но одно из самых уважаемых мест в альбоме, конечно же, займут марки, посвященные истории рус­ской почты и ее гордости — ямс­кой гоньбе, самобытному учреж­дению, просуществовавшему до второй половины прошлого века.

У же в незапамятные времена озера были своего рода «узлами» связи чело­века с природой. Потом и целые княже­ства возникали при их берегах: Новго­родское — при Ильмень-озере, Ростово-Суздальское — при озере Неро, Переславское — при Плещеевом. Имя по­следнего порядком призабыто, как и стоящий на его берегу город Переславль-Залесский. А жаль...
В IX веке на северной стороне озе­ра, на старинном торговом пути из Новгорода в богатое хлебом Ополье, новгородцы поставили город Клещин. То ли по имени какого-то Клеща его назвали, то ли на ум пришло слово «клескать» — было такое в словаре предков, обозначало звук, похожий на щелканье бича или громкий хлопок.
И, по всему видно, в непогоду неплохо щелкали озерные воды.