Gabriel Garcia Marquez величайший латиноамериканский писатель. Лауреат Нобелевской премии. Родился в 1928 году в городе Аракатака (Колумбия).

Габриэль Гарсия Маркес принадлежит к поколению крупных мастеров прозы, пришедшему вслед за теми, кто стоял у истоков латиноамериканской литературы. В восемнадцать лет Маркес начал репортерскую работу в столичной газете, а в 1955 году вышел его первый роман «Палая листва». Поворотным пунктом в биографии молодого писателя стала кубинская революция 1959 года, о которой он говорил как о «важнейшем историческом событии после обретения Латинской Америкой независимости». Подъем революционного движения отразился и на творчестве Маркеса, что отчетливо проявилось в его крупных романах, последовавших за сборником рассказов «Похороны мамы Гранде» и повестью «В недобрый ».

За годы своей известности Маркес редко давал серьезные интервью; если речь шла о его творчестве, он всегда шутил, смеялся, рассказывал причудливые небылицы – такие же, какими заполнены его книги. Однако несерьезность Маркеса имела вполне серьезные основания. Драгоценное умение писателя смеяться связано с его способностью видеть мир в целостности, как бы с такой высоты, откуда видны дороги, ведущие из прошлого в будущее.

Главная тема творчества Маркеса, дававшая о себе знать в ранних произведениях, стала обретать отчетливые контуры в романе «Сто лет одиночества» (1967), принесшем писателю признание во всем мире. История рода трагической и смешной семьи Буэндиа, живущей в затерянном колумбийском поселке Макондо, предстала как целая эпоха в жизни человечества – от времени грехопадения и первого убийства, до тех времен, когда основой миропорядка, отношений между людьми стал индивидуализм, до наших дней, когда история отрицает индивидуализм как принцип мироустройства. Что означала катастрофа, которая смела Макондо с лица земли вместе с последними из рода Буэндия? Как и всякое истинное произведение искусства, где важную роль играет фантастический элемент, роман Маркеса останется в какой-то мере загадкой, новые поколения читателей вновь будут разгадывать ее, улавливая в музыкальном многоголосии романа сложные переливы интонаций автора, который страдает и восхищается историей человечества, разбирается в причинах несчастий и безоговорочно отрицает неправый мир. Но все-таки что же писатель противопоставляет ему? Только ли катастрофу? В поэтической многокрасочности бытия, созданной Маркесом в романе «Сто лет одиночества», прошлое хоронилось не хохотом вновь и по-новому утверждавшегося эгоцентризма, не ироничным смехом и не старческим смешком над пропастью Критик Осповат, писал о том, что смех Маркеса – это смех над смехом, над тем смехом, каким смеялся человек во времена Рабле, когда, расставаясь с прошлым, утверждал самостоятельность личности. Не означает ли это, что у смеха Маркеса принципиально иная природа?

Мировосприятие Маркеса определяется тем, что принес ХХ век, который не только потряс человечество катастрофическими событиями, но и открыл ему путь в будущее. Основу такого мировосприятия составляют новые гуманистические ценности. И потому мы можем сказать, что смех художника, который сделал своим главным приемом воссоздание жизни «через» народное сознание, смеялся новый народ, обогащенный опытом истории. У такого смеха, отрицающего все, что угнетало и гнетет человека, и направленного одновременно на самый народ как на творца прошлой истории, на самый смех, каким он смеялся раньше, - критическая, очищающая и возрождающая сила, и читатель заканчивал чтение романа, не только погружаясь в мысли о том тяжком, что было и есть в жизни человечества, но и с верой в его неисчерпаемые возможности.

От крупнейших западных писателей ХХ века, во многом определявших облик его искусства, Маркеса отличает самое тесное сближение прозы с поэзией. В наиболее характерных вещах Маркеса происходит возвращение искусства слова к тому его изначальному состоянию, когда проза и поэзия жили нераздельно. Не случайно Маркес говорил, например, что, сидя за рукописью «Осени патриарха», он буквально хватал себя за руку, чтобы строчки не ложились в стихотворный размер. «Осень патриарха» получилась романом-поэмой; во многих отношениях такое определение можно отнести и к «Сто лет одиночества», хотя поэтическое начало сдерживается здесь уздой повествовательного мастерства. И все же не случайно Маркес как-то назвал этот роман «поэзией будней». Если фраза в «Сто лет одиночества» строится по законам прозаического повествования, то общая насыщенность его художественного мира поэтическими ресурсами все-таки столь велика, что мы ощущаем и переживаем этот мир как подлинную поэзию. Самое поразительное, самое таинственное в искусстве Маркеса – это та органичность, с какой сливаются в нем «вечное знание» и острая современность, изначальные поэтические формы мифа, легенды, сказки – и находящиеся на другом конце истории литературы жанры романа, повести, рассказа.

Если искать аналогии Маркесу в искусстве ХХ века, то их проще обнаружить не в литературе, а в живописи, в той ее линии, что представлена прежде всего творчеством Марка Шагала. И главным основанием для такого сближения, кажется, является соединение в их художественных мирах самых далеких образных и стилистических пластов – от истоков искусства до ХХ века: от Библии, мифа, средних веков, ренессанса барокко, классики высокого реализма Х!Х века до открытий авангарда начала века, выдающихся представителей западного модернизма. И Шагал, и Гарсия Маркес – великие мастера поэтического синтеза и образно-стилистических превращений. Парящие над землей, ангелоподобные влюбленные Шагала, одетые в обычную одежду и простые ботинки, принципиально родственны Ремидиос Прекрасной из «Ста лет одиночества», возносящейся на небо на простынях. В художественных мирах Маркеса и Шагала слились, вступая в неожиданное сращение, культуры эпохи Мифа и эпохи Истории, эпохи богов и эпохи Человека.

Сегодня с вершины наших дней, мы видим, что весь ХХ век с его трагедиями первой и второй мировых войн, небывалыми социально-историческими, с угрозой истребительной для человечества третьей, и последней, войны не только разъединял, но и соединял человечество, рождал понимание целостности, единосущности и единства судьбы рода человеческого, формировал новое историческое сознание.

Именно такой потребностью человеческого сознания понять и обдумать всю свою историю, от истоков до эпохи космических ракет, и порождено особое художественное «итоговое» время. «Сто лет одиночества» – тому ярчайшее свидетельство, и, возможно, наиболее полное проявление этой линии в художественной мысли ХХ века. Ведь «Сто лет одиночества» – это книга о жизни человечества, собравшая в философско-поэтической форме единство всей эпохи – от начал до современности – все стили и формы.

О чем этот роман, соединивший форму библейского мифа и той разновидности романного жанра, что известна как «семейная эпопея»? О зарождении, истории и гибели «рода одиноких» людей, сметенных с лица земли последним вихрем в тот момент, когда они превратили свою «обетованную землю» в разобщенный, погрязший в насилии и эгоизме Вавилон. Не случайно последнего в роду зовут Аурелиано Бабилонья, что означает Аурелиано Вавилонский.

Известный писатель Алесь Адамович глубоко и точно сказал, что Маркес перешел в литературе от человековедения – к человечествоведению. С этим связано типичное для его произведений особое художественное разомкнутое пространство.

Что услышал писатель, задавший своим героям самые трудные, «последние» вопросы? «Конец времен»? Нет. Художественное мышление Маркеса не относится к тому типу распространенного в западной литературе мышления, которое можно назвать «финалистическим». У Гарсия Маркеса нет ощущения истощения, выморочности жизни, а напротив, его роман пронизан жизнелюбием, чувством бесконечности бытия. Трагизм снимается в романе комическим, вольным смеховым началом, преодолевающим страх эпохи и утверждающим, вопреки, казалось бы, железной логике мифа с его неизбежным катастрофическим финалом, возможность прорыва к новой истории сквозь насилие и отчуждение.

Есть тому и прямое текстуальное подтверждение – эпизод спора между Хосе Аркадио Буэндиа, основателем «рода одиноких», и волшебником Мелькиадесом, владеющим тайной не только конца рода, но и секретом будущего. Основатель считает, что здесь на месте первопоселения, возникнет большой город с « стенами» и в нем будут вечно жить Буэндиа. Нет, отвечает Мелькиадес, здесь будет другой – «сверкающий город с большими домами из прозрачного стекла». «Зеркальное» означает в этом противопоставлении дублирование, повторяемость, неизменность, а ведь именно неспособность Буэндиа к изменению и стала причиной его гибели, «прозрачное» же говорит об ином будущем, об иных людях. Источник этого пророчества – библейский Апокалипсис, где речь идет о том, что на месте погибшего Иерусалима возникнет новый «город… чистое золото, как прозрачное стекло». Иными словами, у Маркеса вслед за гибелью «рода одиноких» не чернота небытия, как всегда это и было в классической гуманистической традиции, а сияющий светом новый град. Причем в сказке Маркеса речь идет не о небесном, а о земном будущем, Граде человеческом, а не граде божьем.

Новый Град, новое время, новый человек, – не звучит ли все это устарело в ХХI веке, заставившем человечество взглянуть на свое состояние, перспективы и пределы трезвым, практичным взглядом, так сказать, обуздать свое воображение, урезать свои самые великие чаяния, осознать опасность утопий? Нет. Если ясно, что человечеству опасно жить утопиями, то не менее ясно, что оно не может оставаться человечеством без опережающего реальность воображения.

текст Александр Афанасьев