Фарфоровая кукла — царица среди детских игрушек. Далеко не всякая девочка была ее обладательницей. В очерке В. Даля старая няня вспоминает о детстве своей барыни, относящемуся к началу XIX века:
Речь идет о маленьких фарфоровых пастушках, которые стояли на блюдце и кружились, когда к ним прикасались. Большая фарфоровая кукла была недостижимой мечтой для многих дворянских барышень.
В игрушечном мире литературы фарфоровая кукла занимает столь же почетное место. В основе литературного образа куклы лежат ее «природные» данные. Не устает поражать сходство куклы с человеком: лицо, фигура, одежда. Такое сходство вдохновляло на создание историй об оживших куклах и красавицах, ставших куклами. Будил воображение таинственный кукольный механизм. Не раз воспета красота куклы — ангелоподобная, соединяющая черты невинного ребенка и изощренной светской красавицы (голубые глаза, яркие губы, нежный румянец, волна локонов). Одежда куклы свидетельствует о ее принадлежности к высшему свету. Она аристократка, богачка, светская дама. Кукла обладала высокой стоимостью, поскольку изготовлялась из дорогостоящих материалов (фарфор, шелк, цветное стекло).
Эта стоимость возрастала из-за заморского происхождения: кукол доставляли из европейских центров кукольного производства (Париж, Нюрнберг). Поэтому воспринималась кукла как таинственная иностранка и звалась экзотичным именем (Милльфлёр, Марго, Анетт). Вот типичное описание фарфоровой красавицы, выставленной в витрине пасхального магазина:
Все в таком описании отвечает стандарту кукольной красоты. Этот стандарт был известен и русской классической литературе (например, портрет Ольги Лариной в «Евгении Онегине»: «Глаза, как небо голубые, Улыбка, локоны льняные»). Но то, что «снижает» пушкинскую героиню, украшает куклу: она должна обладать известным набором признаков — от льняных локонов до шелкового платьица. В подобном наборе причудливо сочетаются эталоны детского здоровья (толстые ножки, румяные щечки) и женской красоты (на сексуальную привлекательность намекают описания ботиночек и чулочков).
Особое внимание в детской литературе уделяется костюму куклы. Он говорит о принадлежности фарфоровой барышни к высшему свету. Представления о том, как должна выглядеть великосветская красавица, подвержены влиянию моды, и литература это в подробностях отражает:
Описание кукольного костюма в книгах уже покойных авторов менялось издателями в духе моды, словно фарфоровая красавица продолжала жить вечно, следуя переменчивым вкусам. Кукольная же красота оставалась неизменной — это не только факт истории (головки фарфоровых кукол делались по одному образцу на протяжении столетия), но и факт литературы: писатели были склонны пользоваться штампами при описании женской красоты.
Представления о кукольной красоте воплощают идеал, характерный для буржуазной культуры: именно так должен выглядеть высший свет в глазах буржуа. Детская литература зачастую утверждает такой идеал:
Описание богатого наряда (а иногда и упоминание цены куклы) призвано утвердить основную мысль: фарфоровая кукла — это дорогая игрушка для богатых детей. Такова действительность. Но литература часто нарушает ее законы, выстраивая новую действительность: богатая игрушка попадает в руки бедного ребенка. Еще литература сентиментализма открыла, что все добродетели кроются не в княжеских дворцах, а в жилищах бедных. В детской литературе такое открытие делает кукла: она — беспристрастный свидетель, как никто другой знающий свою владелицу. Две фарфоровые куклы из одного магазина оказались на разных полюсах материального благополучия (Т. Щепкина-Куперник. «История двух кукол», 1905). История эта изложена в переписке двух кукол. Красавица Марго попадает в княжеский дом, ее подружка Анетт — в каморку водовоза. Поначалу Анетт горько оплакивает свою судьбу. Но постепенно характер ее писем меняется. Бедная девочка бережно и ласково обращается со своей куклой, находит время сшить для нее из лоскутков обновки. Зато юная княжна не ценит и не бережет свою куклу. Несчастная Марго пишет своей приятельнице:
Дорогие игрушки не обличают в повести Д. Григоровича своих владельцев. Напротив, рассказ о них забавляет, но исподволь внушается мысль: вот жизненное пространство, в котором растут дети графа. Именно из игральной комнаты они отправляются в цирк, чтобы посмотреть на еще одну «игрушку» — летающего мальчика, воспитанника акробата Беккера. В описании ребенка-сироты, отданного в цирк, автор акцентирует черты куклы, забавы для богатых детей: гибкое, словно резиновое, тело (отсюда его прозвище — «гуттаперчевый мальчик»), сверкающий блестками наряд, нечеловеческие прыжки под куполом цирка. Но когда маленький акробат падает с огромной высоты, он перестает быть игрушкой, а становится несчастным ребенком. Только Верочка, одна из графских детей, может это понять: у нее сострадательное сердце, и ее кругозор не ограничивается игральной комнатой. В семье ее считают чудачкой. Зато младший брат Верочки — настоящий наследник графского рода. Он и сам похож на игрушку: дурацкое имя Паф, внешность резинового пупса, писклявый кукольный голос. Подобно кукле, Паф равнодушно взирает на случившееся несчастье. Это тем более страшно, что графскому сыну предрекают большое государственное будущее, когда игральной комнатой для него станет целая страна. Началось с куклы как игрушки, завершилось куклой — метафорой человека и манеры его поведения, чуть ли не пророчеством его будущей судьбы.
Дорогая игрушка в детской литературе XIX века используется писателями не только для того, чтобы подчеркнуть пропасть между нищетой и богатством, но и послужить чудесным мостиком между ними. Сходство куклы с ангелом -залог подобного чуда. Кукла подталкивает своих богатых владелиц на ангельский жест: осчастливить подарком бедного ребенка. Благотворительный поступок был знаком детской книге еще с XVIII века. Богатый ребенок снимал с плеч кафтанчик, чтобы укрыть нищего. Такой жест должен был свидетельствовать о чувствительном сердце, но одновременно он говорил и о благополучии хозяина кафтанчика. Иное дело — кукла. Расставание с ней требует душевной щедрости. Жест становится жертвой. И происходит чудо: бедные богатеют, больные выздоравливают, а бездомные обретают дом.
Не случайно такие истории вписывались в традиционную тематику святочных (рождественских) рассказов. Чувствительная девочка отказалась от обещанной в подарок куклы, чтобы спасти бедное семейство (В. Андреевская. «Красавица Дора», 1904).
Свой поступок она объясняет так:
Кукла может подружить бедного и богатого ребенка: в ней живет ангельское начало, роднящее всех детей. И тут уже делается безразличным их социальное положение: они тянутся друг к другу, будто бы ведомые самим ангелом. Так произошло в рассказе Т. Щепкиной-Куперник «Милльфлер» (1905). Богатая девочка позволяла бедной играть с самой дорогой куклой. Память об этом бедняжка сохранила на всю жизнь:
Фарфоровая кукла помогла подругам узнать друг друга много лет спустя, когда бедная стала обеспеченной дамой, а богатая испытала много лишений. В память о детской дружбе, символом которой была фарфоровая кукла, рассказчица взяла на себя заботу об обедневшей подруге.
В таких сентиментальных историях наибольшим правдоподобием обладала кукла, тогда как обстоятельства складывались самым нереальным образом. Лишь писатели-классики преодолевали инерцию традиции и преображали ситуации, ставшие расхожими в массовой детской литературе. В очерке Ф. Достоевского «Елка и свадьба» (1848) девочка с богатым приданым и сын бедной гувернантки увлеченно играют в роскошную фарфоровую куклу, полученную девочкой в подарок. Но в дальнейшем жизнь расставила все по своим местам: богатая наследница (подобно кукле) продана замуж за состоятельного старика, а сблизившая детей игрушка осталась в далеком прошлом.
Кукла сыграла благотворную роль в драматической истории детей подземелья (В. Короленко. «В дурном обществе», 1885). Привычная антитеза бедной и богатой девочки осложнилась тем, что благополучная Соня (она похожа на игрушку — «кругла, как мячик») и девочка из подземелья Маруся (ее автор сравнивает с бледным полевым колокольчиком) — сиротки, лишившиеся матерей. Кукла воплощает для них идеальный женский образ и надежду на чудо. Вот почему во время болезни Маруси рассказчик надеется на то, что поможет в беде кукла. Ему удается уговорить сестру на несколько дней отдать куклу больной девочке. И кажется, что чудо происходит:
Но, как оказалось, «фаянсовая барышня» лишь на мгновение скрасила жизнь умирающего ребенка. В то же время чудо, которое литература связывает с ангельской красотой куклы, все-таки произошло: история с Сониной куклой послужила сближению отца и сына, разобщенных после смерти матери.
Кукла воплощает не только небесное, но и земное начало. Красивая, богатая, знатная, она манит девочку благами будущей счастливой жизни. Играя с куклой, ребенок приобщается к ним уже сейчас, примеривая судьбу взрослой женщины, о которой мечтает каждая девочка. Вот причина неотразимого воздействия фарфоровой красавицы. Именно поэтому маленькая сирота Козетта, героиня романа В. Гюго «Отверженные», как завороженная, смотрит на стоящую за стеклом магазина фарфоровую куклу («в розовом креповом платье, с золотыми колосьями на голове, с настоящими волосами и эмалевыми глазами»). Вся лавочка казалась Козетте дворцом, а кукла — сказочным видением. «Это был восторг, великолепие, богатство, счастье, возникающие перед маленьким жалким существом, поверженным в нужду». Совершается чудо — Козетта становится обладательницей куклы (неслучайно действие происходит в рождественские дни). Но играть с такой дамой Козетта не решается. Она часами смотрит на нее, встав на колени и смиренно сложив руки.
Подобное же почтение испытывает к фарфоровой кукле не только забитая сирота, но и вполне благополучный ребенок. Девочка еще дитя, а кукла -взрослая дама со светским опытом, которая хорошо знает тайны женских чар. В романе Л. Толстого «Война и мир» есть выразительная сцена: юная Наташа Ростова мечтает о том, чтобы ее поцеловал Борис. В последний момент девочка протягивает для поцелуя свою куклу, прикрывая этим жестом детский страх и неопытность. Писатель очень тонко передает психологическую ситуацию, когда «опытная» кукла призвана заменить собой ее юную владелицу.
Играя с куклой, девочка разыгрывает сюжеты из будущей семейной и светской жизни. И это не только досуг: такая игра способствует овладению светскими стереотипами поведения. А. Пушкин в романе «Евгений Онегин» с иронией писал:
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию — закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Во время прогулки с куклой маленькие девочки преподносят своим подружкам уроки хорошего тона (В. Доганович. «Васильки». М.: Изд. М. В. Клюкина, 1898).
Показательно, что «куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала»: романтической героине чужды светские интересы.
Детская литература относится к игре в куклы не столь сурово, но рисует ее по-разному. Для одних писателей это прием, цель которого — обличить несовершенство социальных порядков: детская игра выглядит карикатурой на принятые между взрослыми условности. У других детские наивные представления о взрослой жизни вызывают улыбку. Массовой детской литературе ближе как раз этот легкий, шутливый тон, принятый в изображении игры во взрослых. Подражая свадьбе или похоронам, дети не понимают сути этих событий. Скользя лишь по внешней стороне явлений, они увлекаются отдельными словами и жестами. Так, в повести В. Андреевской «Записки куклы» (1898) девочки играют в свадьбу: кукла Милочка выходит замуж за фарфорового графа Красоткина. Жених разбился, выпав из кареты, и свадьба мгновенно превращается в похороны. «Милочка овдовела!» -трагическим шепотом произносит одна из играющих — и остальные с увлечением подхватывают: «Овдовела! Овдовела!». Подвенечное платье тут же меняется на траурное, и веселая игра продолжается.
Игра в похороны всегда приводит детей в отличное настроение. Радостно хоронят они разбитую куклу из воска:
На могиле куклы дети сперва поливают цветочки, а потом начинают обливаться водой сами. Рассказ заканчивается словами: «Никогда еще не было таких веселых похорон».
Писательница откровенно любуется детской наивностью, лишь слегка окрашивая повествование в шутливые тона. Другие авторы относятся к детским играм с мрачноватой иронией: в отношениях взрослых между собой они не видят ничего хорошего, и детская игра во взрослых выглядит пародией на принятые в обществе порядки. Тем не менее автор не позволяет себе насмешку над миром детей: обнажая холодную внешность этикета взрослых, он «на стороне детей», которые не могут быть до конца чопорными — детская непосредственность все время вырывается наружу. Две сестры выводят на прогулку красавицу куклу (А. Доганович. «В гостях у куклы», 1898). Они гордо выступают, воображая себя взрослыми. По пути им встречаются подруги, бросающиеся с радостными криками к кукле, но хозяйки сурово их останавливают: неприлично на улице так бурно выражать свою радость.
Особую роль играет кукла в той области детской литературы XIX века, где рекламировались и утверждались официальные эталоны великосветской и буржуазной жизни. Дети здесь — маленькие леди и джентльмены, безукоризненно владеющие всеми тонкостями светского поведения. Их одежда, прически, манера держаться скопированы со страниц модных журналов. Но в книжных иллюстрациях такие эталоны воплощены опять-таки в фарфоровых куклах, и юные светские красавицы наделены кукольной красотой. «Именинный бал» (имя автора и год издания не указаны) -роскошный экземпляр такого издания, выпущенный издательством М. Вольфа. На этом балу дети ведут себя, как фарфоровые куклы. Подобной манере вполне отвечает стиль самого повествования:
В поведении этих кукольных детей на балу есть нечто заученно-механическое. Именно такие механические куклы в романтической литературе олицетворяли бездушность и холодность. Похожие на них светские красавицы способны своей красотой возбудить чувство влюбленности, оставаясь при этом совершенно холодными. Так возник романтический сюжет подмены живой девушки механической куклой, имеющий трагическую развязку: гибнет влюбленный в нее юноша. С этим сюжетом читатель встретился в повести Э. Т. А. Гофмана «Песочный человек» (1817) и в произведении А. Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828). У В. Одоевского ставший традиционным сюжет связывается с проблемами воспитания. В «Сказке о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» (1833) он показывает, как «басурманское воспитание» делает из русской красавицы французскую куклу. Все попытки молодого человека, влюбившегося в девушку, вернуть ее в мир человеческих чувств оказались безуспешными. Пришлось выкинуть ненужную безделку.
Негативная оценка, связанная с образом нарядной куклы, характерна для детской назидательной литературы. Такой куклой пугают девочку, предрекая ей незавидную судьбу светской пустышки:
В детском альманахе М. Даргомыжской «Подарок моей дочери» (1827), имеющем посвящение императрице Александре Федоровне, любящая мать призывает свою дочь отличаться от бездушных кокеток умом и душой:
Нравоучительная оценка куклы распространялась и на житейскую практику. В семьях, где к воспитанию детей подходили серьезно, фарфоровая кукла была не в почете: считалось, что она приучает девочку к легкомысленной светской жизни. Примером может служить свидетельство из воспоминаний о детстве, относящееся к середине XIX века:
Родители стремились защитить свою дочь от расхожего типа светской кокетки. Поэтому осуждались все забавы с куклами, даже такие невинные, как шитье кукольных платьев. В книге «Семейные вечера, или Собрание полезных и приятных рассказов для юношества» (1833) добрая маменька призывает свою маленькую дочь заняться шитьем не для кукол, а для бедных детей, которых просвещенная дворянка называет «живыми куклами» (рассказ «Живые куклы»). Отношение к бедному ребенку как забаве для барского дитяти всегда порицалось в детской литературе, но иногда сословные предрассудки давали себя знать помимо воли автора.
В негативной оценке фарфоровых красавиц исключение делалось для кукол, изображавших исторических героинь. Известная писательница XIX века А. Ишимова, автор «умных книжек» для девочек, не очень благоволила к куклам. Но для одной из них, изображавшей татарскую княжну, принявшую христианство, она сделала исключение. Описание этой необыкновенной куклы Ишимова включила в свою историческую повесть «Кончака, царевна татарская» (1842):
Игра с такой куклой, по мнению автора знаменитой книги «История России в рассказах для детей», пробуждает у дворянской девочки интерес к русской истории.
Зато глупеньким фарфоровым кокеткам не раз попадало от авторов детских книг:
Сравнение куклы с пустой кокеткой можно встретить в произведениях писателей разных художественных направлений: от следующих принципам реалистического изображения жизни до неоромантической литературы, поднимающейся над действительностью. Всюду такое сравнение с куклой свидетельствует об избалованности, капризности, душевной черствости героини. В произведениях Л. Чарской, прославившейся своими повестями в начале XX века, эти сравнения стали клише в описаниях отрицательных героинь:
Такая девочка-куколка оказалась настоящей мучительницей для бедной сиротки.
У А. Анненской, писательницы из другого литературного лагеря, фарфоровая кукла получает схожую оценку (»Анна», 1881). Настоящая жизнь — только в деревне, среди простых людей и родной природы; мир города, светской жизни неестественен. Пока Анна живет в деревне у бабушки, это добрая и веселая девочка. Но вот она попадает в город, в великосветскую семью. Начинается перерождение дикарки в светскую барышню, девочки — в куклу. Модные наряды сковали ее физически, дорогие игрушки парализовали ее воображение. Там, в деревне, у Ани была всего одна тряпичная кукла, которой она увлеченно играла. Здесь, в городе, много фарфоровых кукол, которые закрывают глаза и говорят «папа-мама». Они внушают девочке чувство ужаса — так же, как и кукольное хозяйство, составленное из хрупких и дорогих предметов. Пугают девочку не только куклы, но и то, как с ней самой обращаются:
В результате городского воспитания девочка чуть не превратилась в такую куклу. Все изменилось, когда богатые родственники решили избавиться от сиротки, выбросив из ее дома, как надоевшую куклу. Возвращение в родную деревню становится для Ани обретением подлинных ценностей: став взрослой, она избирает стезю народной учительницы.
В культуре Серебряного века куклы имеют смыслы, далеко уходящие за пределы детской литературы. С одной стороны, сохраняет свое значение тема бездушной красавицы и отождествления «кукольного» с «безжизненным». С другой стороны, в начале XX века сложился своеобразный культ фарфоровой куклы. Игрушечная красавица попадает в экзотическую компанию арлекинов, паяцев, матрешек, китайских болванчиков. Фарфоровая кукла кружится в этом веселом и одновременно печальном карнавале. Ее ангельская красота свидетельствует о присутствии неземного, хрупкость фарфора символизирует обреченность красоты, изысканность наряда противостоит бытовой приземленности. У куклы есть живая душа. В «чистом виде» это воплощается в ставшем популярным образе феи кукол. Он встречается в поэзии К. Бальмонта («Фейные сказки») и М. Пожаровой.
В последний раз фарфоровая красавица появляется в сказке А. Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936). Мальвина обладает всеми добродетелями и пороками литературной куклы. Она ангело-подобная красавица с небесно-голубыми волосами, умывающаяся жемчужной росой и пудрящаяся цветочной пыльцой. Одновременно Мальвина, самая красивая кукла Карабаса-Барабаса, капризна и самонадеянна. У нее, как у светской красавицы, кукольное сердце. Когда попавший в беду Буратино молит ее о помощи, Мальвина, зевая хорошеньким ртом, отвечает: «Ах! Какая чушь! Я хочу спать». В то же время Мальвина держит себя, как классная дама, строгая блюстительница порядка. Буратино, подобно настоящему мальчишке, противится этому и ядовито замечает:
Но, пройдя сквозь жизненные испытания, Мальвина избавляется от кукольной самовлюбленности, и тогда сквозь облик фарфоровой куклы начинают проступать черты живой девочки.
На этом заканчивается история фарфоровой куклы в русской детской литературе. Но образ куклы продолжает жить в литературе для взрослых и как обозначение бездуховности, и как воплощение неземной красоты. Так, в стихотворении Н. Заболоцкого «Детство» (1957) кукольная красота девочки таит в себе таинственную прелесть будущей женской судьбы:
Огромные глаза, как у нарядной куклы, Раскрыты широко под стрелами ресниц, Доверчиво ясны и правильно округлы, Мерцают ободки младенческих зениц.
Младенческая невинность и женская привлекательность — отличительные черты кукольной красоты. Ее образец точно, но слегка иронично воспроизвели иллюстраторы книги Е. Ильиной «Пушистый гость» (М.;Л.: Изд. дет. лит.,1937) Ю. Васнецов и А. Якобсон.
На рисунке из книги А.Толстой «Счастливый мирок» (Спб.; М., 1911) изображена детская игра в свадьбу. Учтиво здороваясь, дети разыгрывают сцену встречи жениха и невесты: «Кузина Лиля приезжает к девочкам с визитом со своей куклой-негром в синем фраке. Нарядная кукла вежливо встречает его. Лиля говорит, что кукол нужно поженить, но Наташа не хочет отдавать свою нарядную дочку за такое страшилище. Лучше уж она поженит ее с маминым сибирским котом Мурлыкой».
-------------------
Марина Костюхина "Игрушка в детской литературе"
«Игрушки были на редкость, и уж какие богатые барышни, и те самодельщинкой играли , все больше куклами играли, что сами же и шили , а про фарфоровые игрушечки я и не говорю: их давали бабиньке поиграть только в Свят день до обеда, а там опять в горку убирали» (В. Даль. «Новые картины из быта русских детей», 1875).
Речь идет о маленьких фарфоровых пастушках, которые стояли на блюдце и кружились, когда к ним прикасались. Большая фарфоровая кукла была недостижимой мечтой для многих дворянских барышень.
В игрушечном мире литературы фарфоровая кукла занимает столь же почетное место. В основе литературного образа куклы лежат ее «природные» данные. Не устает поражать сходство куклы с человеком: лицо, фигура, одежда. Такое сходство вдохновляло на создание историй об оживших куклах и красавицах, ставших куклами. Будил воображение таинственный кукольный механизм. Не раз воспета красота куклы — ангелоподобная, соединяющая черты невинного ребенка и изощренной светской красавицы (голубые глаза, яркие губы, нежный румянец, волна локонов). Одежда куклы свидетельствует о ее принадлежности к высшему свету. Она аристократка, богачка, светская дама. Кукла обладала высокой стоимостью, поскольку изготовлялась из дорогостоящих материалов (фарфор, шелк, цветное стекло).
Эта стоимость возрастала из-за заморского происхождения: кукол доставляли из европейских центров кукольного производства (Париж, Нюрнберг). Поэтому воспринималась кукла как таинственная иностранка и звалась экзотичным именем (Милльфлёр, Марго, Анетт). Вот типичное описание фарфоровой красавицы, выставленной в витрине пасхального магазина:
«За громадным зеркальным стеклом, среди массы всевозможных игрушек стояла кукла величиной с трехлетнего ребенка. Длинные локоны льняного цвета падали ей на плечи; большие голубые глаза глядели весело на детей; громадная розовая шляпа, с перьями и бантами, сидела набок; шелковое розовое платье, все в кружевах, с пышными складками падало на толстые ножки в розовых чулках и настоящих кожаных башмачках; в правой, согнутой на шарнире, руке кукла держала розовое яйцо; на груди у куклы был пришпилен ярлычок с надписью: "заводная, цена 35 р."» (Н. Лухманова. «Не сказки». 1895).
Все в таком описании отвечает стандарту кукольной красоты. Этот стандарт был известен и русской классической литературе (например, портрет Ольги Лариной в «Евгении Онегине»: «Глаза, как небо голубые, Улыбка, локоны льняные»). Но то, что «снижает» пушкинскую героиню, украшает куклу: она должна обладать известным набором признаков — от льняных локонов до шелкового платьица. В подобном наборе причудливо сочетаются эталоны детского здоровья (толстые ножки, румяные щечки) и женской красоты (на сексуальную привлекательность намекают описания ботиночек и чулочков).
Особое внимание в детской литературе уделяется костюму куклы. Он говорит о принадлежности фарфоровой барышни к высшему свету. Представления о том, как должна выглядеть великосветская красавица, подвержены влиянию моды, и литература это в подробностях отражает:
«У куклы Веры одно платье розовое с бантиками, другое синее со шнурами, а на ней светло-коричневое, в оборках, ворот обшит кружевом, в руках веер, на шее медальон, а ботиночки коричневые с голубыми бантиками (С. Макарова. «Зимние вечера», 1885).
Описание кукольного костюма в книгах уже покойных авторов менялось издателями в духе моды, словно фарфоровая красавица продолжала жить вечно, следуя переменчивым вкусам. Кукольная же красота оставалась неизменной — это не только факт истории (головки фарфоровых кукол делались по одному образцу на протяжении столетия), но и факт литературы: писатели были склонны пользоваться штампами при описании женской красоты.
Представления о кукольной красоте воплощают идеал, характерный для буржуазной культуры: именно так должен выглядеть высший свет в глазах буржуа. Детская литература зачастую утверждает такой идеал:
«Когда у маленькой Нелли спросили, какую она хочет куклу, она отвечала: "Важную барыню!" И уж действительно достали ей важную барыню. Тальица тоненькая, платье голубое, атласное, сшито по моде, сзади волочится огромный парадный шлейф, а спереди выглядывают такие прелестные маленькие ножки, в тонких чулочках и хорошеньких красных сапожках! Повсюду бантики, кружевца, светлые пуговки!.. А сколько драгоценностей! На обеих руках по браслету, на шее бусы жемчужные, в ушах блестящие серьги» (П. Незванов. «Детские рассказы», 1883).
Описание богатого наряда (а иногда и упоминание цены куклы) призвано утвердить основную мысль: фарфоровая кукла — это дорогая игрушка для богатых детей. Такова действительность. Но литература часто нарушает ее законы, выстраивая новую действительность: богатая игрушка попадает в руки бедного ребенка. Еще литература сентиментализма открыла, что все добродетели кроются не в княжеских дворцах, а в жилищах бедных. В детской литературе такое открытие делает кукла: она — беспристрастный свидетель, как никто другой знающий свою владелицу. Две фарфоровые куклы из одного магазина оказались на разных полюсах материального благополучия (Т. Щепкина-Куперник. «История двух кукол», 1905). История эта изложена в переписке двух кукол. Красавица Марго попадает в княжеский дом, ее подружка Анетт — в каморку водовоза. Поначалу Анетт горько оплакивает свою судьбу. Но постепенно характер ее писем меняется. Бедная девочка бережно и ласково обращается со своей куклой, находит время сшить для нее из лоскутков обновки. Зато юная княжна не ценит и не бережет свою куклу. Несчастная Марго пишет своей приятельнице:
«Чего мне не хватает, спрашиваешь ты? Той ласки, той любви, которой ты, я вижу, не умеешь ценить!.. Тебя любят, тебя балуют, тобой восхищаются; глаза этих бедных людей с нежностью на тебя смотрят, грубые руки гладят тебя с любовью по шелковистым твоим темным кудрям. До моих золотистых локонов, которые ты так любила, никто не коснулся ласково; и мне холодно, и я одинока в этих роскошных комнатах, сидя на атласной мебели!».
«В одной из комнат вся нижняя часть стены была буквально заставлена игрушками; они группировались тем разнообразнее и живописнее, что у каждого из детей было свое особое отделение.
Пестрые английские раскрашенные тетрадки и книжки, кроватки с куклами, картинки, комоды, маленькие кухни, фарфоровые сервизы, овечки и собачки на катушках — обозначали владения девочек; столы с оловянными солдатами, картонная тройка серых коней, с глазами страшно выпученными, увешанная бубенчиками и запряженная в коляску, большой белый козел, казак верхом, барабан и медная труба, звуки которой приводили всегда в отчаяние англичанку мисс Бликс, — обозначали владения мужского пола».
«В одной из комнат вся нижняя часть стены была буквально заставлена игрушками; они группировались тем разнообразнее и живописнее, что у каждого из детей было свое особое отделение.
Пестрые английские раскрашенные тетрадки и книжки, кроватки с куклами, картинки, комоды, маленькие кухни, фарфоровые сервизы, овечки и собачки на катушках — обозначали владения девочек; столы с оловянными солдатами, картонная тройка серых коней, с глазами страшно выпученными, увешанная бубенчиками и запряженная в коляску, большой белый козел, казак верхом, барабан и медная труба, звуки которой приводили всегда в отчаяние англичанку мисс Бликс, — обозначали владения мужского пола».
Дорогие игрушки не обличают в повести Д. Григоровича своих владельцев. Напротив, рассказ о них забавляет, но исподволь внушается мысль: вот жизненное пространство, в котором растут дети графа. Именно из игральной комнаты они отправляются в цирк, чтобы посмотреть на еще одну «игрушку» — летающего мальчика, воспитанника акробата Беккера. В описании ребенка-сироты, отданного в цирк, автор акцентирует черты куклы, забавы для богатых детей: гибкое, словно резиновое, тело (отсюда его прозвище — «гуттаперчевый мальчик»), сверкающий блестками наряд, нечеловеческие прыжки под куполом цирка. Но когда маленький акробат падает с огромной высоты, он перестает быть игрушкой, а становится несчастным ребенком. Только Верочка, одна из графских детей, может это понять: у нее сострадательное сердце, и ее кругозор не ограничивается игральной комнатой. В семье ее считают чудачкой. Зато младший брат Верочки — настоящий наследник графского рода. Он и сам похож на игрушку: дурацкое имя Паф, внешность резинового пупса, писклявый кукольный голос. Подобно кукле, Паф равнодушно взирает на случившееся несчастье. Это тем более страшно, что графскому сыну предрекают большое государственное будущее, когда игральной комнатой для него станет целая страна. Началось с куклы как игрушки, завершилось куклой — метафорой человека и манеры его поведения, чуть ли не пророчеством его будущей судьбы.
Дорогая игрушка в детской литературе XIX века используется писателями не только для того, чтобы подчеркнуть пропасть между нищетой и богатством, но и послужить чудесным мостиком между ними. Сходство куклы с ангелом -залог подобного чуда. Кукла подталкивает своих богатых владелиц на ангельский жест: осчастливить подарком бедного ребенка. Благотворительный поступок был знаком детской книге еще с XVIII века. Богатый ребенок снимал с плеч кафтанчик, чтобы укрыть нищего. Такой жест должен был свидетельствовать о чувствительном сердце, но одновременно он говорил и о благополучии хозяина кафтанчика. Иное дело — кукла. Расставание с ней требует душевной щедрости. Жест становится жертвой. И происходит чудо: бедные богатеют, больные выздоравливают, а бездомные обретают дом.
Не случайно такие истории вписывались в традиционную тематику святочных (рождественских) рассказов. Чувствительная девочка отказалась от обещанной в подарок куклы, чтобы спасти бедное семейство (В. Андреевская. «Красавица Дора», 1904).
Свой поступок она объясняет так:
«Теперь я, право, почти не жалею, потому что иметь куклу у себя, играть с нею и думать, что в это же самое время есть люди, которые нуждаются в необходимом, должно быть очень больно». Рождественская история завершается по-сказочному: бедные дети разбогатели и купили для своей благодетельницы «красавицу Дору».
Кукла может подружить бедного и богатого ребенка: в ней живет ангельское начало, роднящее всех детей. И тут уже делается безразличным их социальное положение: они тянутся друг к другу, будто бы ведомые самим ангелом. Так произошло в рассказе Т. Щепкиной-Куперник «Милльфлер» (1905). Богатая девочка позволяла бедной играть с самой дорогой куклой. Память об этом бедняжка сохранила на всю жизнь:
«На сером фоне моих детских воспоминаний, грустной повести нужды, будничных дрязг, маминых слез — как яркое пятно выступает прелестный образ моей фарфоровой мечты, моей Милльфлер».
Фарфоровая кукла помогла подругам узнать друг друга много лет спустя, когда бедная стала обеспеченной дамой, а богатая испытала много лишений. В память о детской дружбе, символом которой была фарфоровая кукла, рассказчица взяла на себя заботу об обедневшей подруге.
В таких сентиментальных историях наибольшим правдоподобием обладала кукла, тогда как обстоятельства складывались самым нереальным образом. Лишь писатели-классики преодолевали инерцию традиции и преображали ситуации, ставшие расхожими в массовой детской литературе. В очерке Ф. Достоевского «Елка и свадьба» (1848) девочка с богатым приданым и сын бедной гувернантки увлеченно играют в роскошную фарфоровую куклу, полученную девочкой в подарок. Но в дальнейшем жизнь расставила все по своим местам: богатая наследница (подобно кукле) продана замуж за состоятельного старика, а сблизившая детей игрушка осталась в далеком прошлом.
Кукла сыграла благотворную роль в драматической истории детей подземелья (В. Короленко. «В дурном обществе», 1885). Привычная антитеза бедной и богатой девочки осложнилась тем, что благополучная Соня (она похожа на игрушку — «кругла, как мячик») и девочка из подземелья Маруся (ее автор сравнивает с бледным полевым колокольчиком) — сиротки, лишившиеся матерей. Кукла воплощает для них идеальный женский образ и надежду на чудо. Вот почему во время болезни Маруси рассказчик надеется на то, что поможет в беде кукла. Ему удается уговорить сестру на несколько дней отдать куклу больной девочке. И кажется, что чудо происходит:
«Действие этой нарядной фаянсовой барышни на нашу больную превзошло все мои ожидания. Маруся, которая увядала, как цветок осенью, казалось, вдруг опять ожила. Она так крепко меня обнимала, так звонко смеялась, разговаривая со своей новой знакомой... Маленькая кукла сделала почти чудо: Маруся, давно уже не сходившая с постели, стала ходить, водя за собой свою белокурую дочку, и по временам даже бегала, по-прежнему шлепая по полу слабыми ногами».
Но, как оказалось, «фаянсовая барышня» лишь на мгновение скрасила жизнь умирающего ребенка. В то же время чудо, которое литература связывает с ангельской красотой куклы, все-таки произошло: история с Сониной куклой послужила сближению отца и сына, разобщенных после смерти матери.
Кукла воплощает не только небесное, но и земное начало. Красивая, богатая, знатная, она манит девочку благами будущей счастливой жизни. Играя с куклой, ребенок приобщается к ним уже сейчас, примеривая судьбу взрослой женщины, о которой мечтает каждая девочка. Вот причина неотразимого воздействия фарфоровой красавицы. Именно поэтому маленькая сирота Козетта, героиня романа В. Гюго «Отверженные», как завороженная, смотрит на стоящую за стеклом магазина фарфоровую куклу («в розовом креповом платье, с золотыми колосьями на голове, с настоящими волосами и эмалевыми глазами»). Вся лавочка казалась Козетте дворцом, а кукла — сказочным видением. «Это был восторг, великолепие, богатство, счастье, возникающие перед маленьким жалким существом, поверженным в нужду». Совершается чудо — Козетта становится обладательницей куклы (неслучайно действие происходит в рождественские дни). Но играть с такой дамой Козетта не решается. Она часами смотрит на нее, встав на колени и смиренно сложив руки.
Подобное же почтение испытывает к фарфоровой кукле не только забитая сирота, но и вполне благополучный ребенок. Девочка еще дитя, а кукла -взрослая дама со светским опытом, которая хорошо знает тайны женских чар. В романе Л. Толстого «Война и мир» есть выразительная сцена: юная Наташа Ростова мечтает о том, чтобы ее поцеловал Борис. В последний момент девочка протягивает для поцелуя свою куклу, прикрывая этим жестом детский страх и неопытность. Писатель очень тонко передает психологическую ситуацию, когда «опытная» кукла призвана заменить собой ее юную владелицу.
Играя с куклой, девочка разыгрывает сюжеты из будущей семейной и светской жизни. И это не только досуг: такая игра способствует овладению светскими стереотипами поведения. А. Пушкин в романе «Евгений Онегин» с иронией писал:
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию — закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маменьки своей.
Во время прогулки с куклой маленькие девочки преподносят своим подружкам уроки хорошего тона (В. Доганович. «Васильки». М.: Изд. М. В. Клюкина, 1898).
Показательно, что «куклы даже в эти годы Татьяна в руки не брала»: романтической героине чужды светские интересы.
Детская литература относится к игре в куклы не столь сурово, но рисует ее по-разному. Для одних писателей это прием, цель которого — обличить несовершенство социальных порядков: детская игра выглядит карикатурой на принятые между взрослыми условности. У других детские наивные представления о взрослой жизни вызывают улыбку. Массовой детской литературе ближе как раз этот легкий, шутливый тон, принятый в изображении игры во взрослых. Подражая свадьбе или похоронам, дети не понимают сути этих событий. Скользя лишь по внешней стороне явлений, они увлекаются отдельными словами и жестами. Так, в повести В. Андреевской «Записки куклы» (1898) девочки играют в свадьбу: кукла Милочка выходит замуж за фарфорового графа Красоткина. Жених разбился, выпав из кареты, и свадьба мгновенно превращается в похороны. «Милочка овдовела!» -трагическим шепотом произносит одна из играющих — и остальные с увлечением подхватывают: «Овдовела! Овдовела!». Подвенечное платье тут же меняется на траурное, и веселая игра продолжается.
Игра в похороны всегда приводит детей в отличное настроение. Радостно хоронят они разбитую куклу из воска:
«Дети полюбовались хорошеньким гробом и положили в него куклу; а чтобы не было видно разбитой головы, растаявших ног и сломанной руки, они покрыли ее розовым тафтяным одеяльцем» (де Сегюр. «Приключения Сонички», 1864).
На могиле куклы дети сперва поливают цветочки, а потом начинают обливаться водой сами. Рассказ заканчивается словами: «Никогда еще не было таких веселых похорон».
Писательница откровенно любуется детской наивностью, лишь слегка окрашивая повествование в шутливые тона. Другие авторы относятся к детским играм с мрачноватой иронией: в отношениях взрослых между собой они не видят ничего хорошего, и детская игра во взрослых выглядит пародией на принятые в обществе порядки. Тем не менее автор не позволяет себе насмешку над миром детей: обнажая холодную внешность этикета взрослых, он «на стороне детей», которые не могут быть до конца чопорными — детская непосредственность все время вырывается наружу. Две сестры выводят на прогулку красавицу куклу (А. Доганович. «В гостях у куклы», 1898). Они гордо выступают, воображая себя взрослыми. По пути им встречаются подруги, бросающиеся с радостными криками к кукле, но хозяйки сурово их останавливают: неприлично на улице так бурно выражать свою радость.
Особую роль играет кукла в той области детской литературы XIX века, где рекламировались и утверждались официальные эталоны великосветской и буржуазной жизни. Дети здесь — маленькие леди и джентльмены, безукоризненно владеющие всеми тонкостями светского поведения. Их одежда, прически, манера держаться скопированы со страниц модных журналов. Но в книжных иллюстрациях такие эталоны воплощены опять-таки в фарфоровых куклах, и юные светские красавицы наделены кукольной красотой. «Именинный бал» (имя автора и год издания не указаны) -роскошный экземпляр такого издания, выпущенный издательством М. Вольфа. На этом балу дети ведут себя, как фарфоровые куклы. Подобной манере вполне отвечает стиль самого повествования:
«Большая Лиза отлично танцует, но и малютка Катя в голубом платьице очень мила. Дальше Виктор важно приглашает девочку с веером, а гимназист Николай рассказывает двум большим девочкам, как они славно играют в войну. Нигде не слышно ссоры, все веселы, на всех лицах улыбка».
В поведении этих кукольных детей на балу есть нечто заученно-механическое. Именно такие механические куклы в романтической литературе олицетворяли бездушность и холодность. Похожие на них светские красавицы способны своей красотой возбудить чувство влюбленности, оставаясь при этом совершенно холодными. Так возник романтический сюжет подмены живой девушки механической куклой, имеющий трагическую развязку: гибнет влюбленный в нее юноша. С этим сюжетом читатель встретился в повести Э. Т. А. Гофмана «Песочный человек» (1817) и в произведении А. Погорельского «Двойник, или Мои вечера в Малороссии» (1828). У В. Одоевского ставший традиционным сюжет связывается с проблемами воспитания. В «Сказке о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» (1833) он показывает, как «басурманское воспитание» делает из русской красавицы французскую куклу. Все попытки молодого человека, влюбившегося в девушку, вернуть ее в мир человеческих чувств оказались безуспешными. Пришлось выкинуть ненужную безделку.
Негативная оценка, связанная с образом нарядной куклы, характерна для детской назидательной литературы. Такой куклой пугают девочку, предрекая ей незавидную судьбу светской пустышки:
Милая девочка!
Куклой любо тебе забавляться,
Бойся, однако, чтоб вечно
Куклой тебе не остаться
В игрушки играйте, а книжку читайте.
Изд. М. Вольфа.
Куклой любо тебе забавляться,
Бойся, однако, чтоб вечно
Куклой тебе не остаться
В игрушки играйте, а книжку читайте.
Изд. М. Вольфа.
В детском альманахе М. Даргомыжской «Подарок моей дочери» (1827), имеющем посвящение императрице Александре Федоровне, любящая мать призывает свою дочь отличаться от бездушных кокеток умом и душой:
Вот видишь, в золотом уборе
И кукла очень хороша;
Но поищи же в разговоре,
Где ум у ней? — И где душа?
И так прошу тебя стараться
Себя от кукол отличать;
Нарядом меньше заниматься,
А больше ум образовать.
(«Дарю ей куклу»)
И кукла очень хороша;
Но поищи же в разговоре,
Где ум у ней? — И где душа?
И так прошу тебя стараться
Себя от кукол отличать;
Нарядом меньше заниматься,
А больше ум образовать.
(«Дарю ей куклу»)
Нравоучительная оценка куклы распространялась и на житейскую практику. В семьях, где к воспитанию детей подходили серьезно, фарфоровая кукла была не в почете: считалось, что она приучает девочку к легкомысленной светской жизни. Примером может служить свидетельство из воспоминаний о детстве, относящееся к середине XIX века:
«Дядя раз прислал мне между умными играми и книжками (как повести Зонтаг, журнал и рассказы Ишимовой) великолепно разодетую куклу в бальном наряде с розовыми цветами. Маменька эту куклу спрятала в отдаленный ящик своего комода, и она буквально потонула для меня, и я только украдкой видела ее, когда, не замечая моего присутствия, открывали заветный ящик, где она была запрятана» (Н. Грот. «Из семейной хроники, воспоминания для детей и внуков», 1900).
Родители стремились защитить свою дочь от расхожего типа светской кокетки. Поэтому осуждались все забавы с куклами, даже такие невинные, как шитье кукольных платьев. В книге «Семейные вечера, или Собрание полезных и приятных рассказов для юношества» (1833) добрая маменька призывает свою маленькую дочь заняться шитьем не для кукол, а для бедных детей, которых просвещенная дворянка называет «живыми куклами» (рассказ «Живые куклы»). Отношение к бедному ребенку как забаве для барского дитяти всегда порицалось в детской литературе, но иногда сословные предрассудки давали себя знать помимо воли автора.
В негативной оценке фарфоровых красавиц исключение делалось для кукол, изображавших исторических героинь. Известная писательница XIX века А. Ишимова, автор «умных книжек» для девочек, не очень благоволила к куклам. Но для одной из них, изображавшей татарскую княжну, принявшую христианство, она сделала исключение. Описание этой необыкновенной куклы Ишимова включила в свою историческую повесть «Кончака, царевна татарская» (1842):
«У одной маленькой девочки, очень любившей своих кукол, была кукла прехорошенькая, в полном наряде молодой татарки. Прекрасно было платье ее из голубой тафты, светло горело золото на кацавейке и головном уборе, красиво отделялись нитки белых бус от черных волос ее, заплетенных в длинные косы...».
Игра с такой куклой, по мнению автора знаменитой книги «История России в рассказах для детей», пробуждает у дворянской девочки интерес к русской истории.
Зато глупеньким фарфоровым кокеткам не раз попадало от авторов детских книг:
Ты набита сором,
Голова пуста,
Гладеньким фарфором
Сверху облита.
А. Коваленская. Наташино хозяйство, 1988
Голова пуста,
Гладеньким фарфором
Сверху облита.
А. Коваленская. Наташино хозяйство, 1988
Сравнение куклы с пустой кокеткой можно встретить в произведениях писателей разных художественных направлений: от следующих принципам реалистического изображения жизни до неоромантической литературы, поднимающейся над действительностью. Всюду такое сравнение с куклой свидетельствует об избалованности, капризности, душевной черствости героини. В произведениях Л. Чарской, прославившейся своими повестями в начале XX века, эти сравнения стали клише в описаниях отрицательных героинь:
«Белокурая, нежная, с длинными вьющимися локонами, перевязанными розовыми бантиками у висков, с капризно вздернутой верхней губой, она казалась хорошенькой фарфоровой куколкой. На ней было надето очень нарядное белое платьице с кружевным воланом и розовым же кушаком» (Л. Чарская. «Записки маленькой гимназистки», 1911).
Такая девочка-куколка оказалась настоящей мучительницей для бедной сиротки.
У А. Анненской, писательницы из другого литературного лагеря, фарфоровая кукла получает схожую оценку (»Анна», 1881). Настоящая жизнь — только в деревне, среди простых людей и родной природы; мир города, светской жизни неестественен. Пока Анна живет в деревне у бабушки, это добрая и веселая девочка. Но вот она попадает в город, в великосветскую семью. Начинается перерождение дикарки в светскую барышню, девочки — в куклу. Модные наряды сковали ее физически, дорогие игрушки парализовали ее воображение. Там, в деревне, у Ани была всего одна тряпичная кукла, которой она увлеченно играла. Здесь, в городе, много фарфоровых кукол, которые закрывают глаза и говорят «папа-мама». Они внушают девочке чувство ужаса — так же, как и кукольное хозяйство, составленное из хрупких и дорогих предметов. Пугают девочку не только куклы, но и то, как с ней самой обращаются:
«как будто она была хрупкая парижская кукла, не умевшая шевелить ни ногами, ни руками».
В результате городского воспитания девочка чуть не превратилась в такую куклу. Все изменилось, когда богатые родственники решили избавиться от сиротки, выбросив из ее дома, как надоевшую куклу. Возвращение в родную деревню становится для Ани обретением подлинных ценностей: став взрослой, она избирает стезю народной учительницы.
В культуре Серебряного века куклы имеют смыслы, далеко уходящие за пределы детской литературы. С одной стороны, сохраняет свое значение тема бездушной красавицы и отождествления «кукольного» с «безжизненным». С другой стороны, в начале XX века сложился своеобразный культ фарфоровой куклы. Игрушечная красавица попадает в экзотическую компанию арлекинов, паяцев, матрешек, китайских болванчиков. Фарфоровая кукла кружится в этом веселом и одновременно печальном карнавале. Ее ангельская красота свидетельствует о присутствии неземного, хрупкость фарфора символизирует обреченность красоты, изысканность наряда противостоит бытовой приземленности. У куклы есть живая душа. В «чистом виде» это воплощается в ставшем популярным образе феи кукол. Он встречается в поэзии К. Бальмонта («Фейные сказки») и М. Пожаровой.
В последний раз фарфоровая красавица появляется в сказке А. Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936). Мальвина обладает всеми добродетелями и пороками литературной куклы. Она ангело-подобная красавица с небесно-голубыми волосами, умывающаяся жемчужной росой и пудрящаяся цветочной пыльцой. Одновременно Мальвина, самая красивая кукла Карабаса-Барабаса, капризна и самонадеянна. У нее, как у светской красавицы, кукольное сердце. Когда попавший в беду Буратино молит ее о помощи, Мальвина, зевая хорошеньким ртом, отвечает: «Ах! Какая чушь! Я хочу спать». В то же время Мальвина держит себя, как классная дама, строгая блюстительница порядка. Буратино, подобно настоящему мальчишке, противится этому и ядовито замечает:
«Нашлась воспитательница, подумаешь... У самой фарфоровая голова, туловище ватой набитое...».
Но, пройдя сквозь жизненные испытания, Мальвина избавляется от кукольной самовлюбленности, и тогда сквозь облик фарфоровой куклы начинают проступать черты живой девочки.
На этом заканчивается история фарфоровой куклы в русской детской литературе. Но образ куклы продолжает жить в литературе для взрослых и как обозначение бездуховности, и как воплощение неземной красоты. Так, в стихотворении Н. Заболоцкого «Детство» (1957) кукольная красота девочки таит в себе таинственную прелесть будущей женской судьбы:
Огромные глаза, как у нарядной куклы, Раскрыты широко под стрелами ресниц, Доверчиво ясны и правильно округлы, Мерцают ободки младенческих зениц.
Младенческая невинность и женская привлекательность — отличительные черты кукольной красоты. Ее образец точно, но слегка иронично воспроизвели иллюстраторы книги Е. Ильиной «Пушистый гость» (М.;Л.: Изд. дет. лит.,1937) Ю. Васнецов и А. Якобсон.
На рисунке из книги А.Толстой «Счастливый мирок» (Спб.; М., 1911) изображена детская игра в свадьбу. Учтиво здороваясь, дети разыгрывают сцену встречи жениха и невесты: «Кузина Лиля приезжает к девочкам с визитом со своей куклой-негром в синем фраке. Нарядная кукла вежливо встречает его. Лиля говорит, что кукол нужно поженить, но Наташа не хочет отдавать свою нарядную дочку за такое страшилище. Лучше уж она поженит ее с маминым сибирским котом Мурлыкой».
-------------------
Марина Костюхина "Игрушка в детской литературе"
После этой статьи часто читают:
Просмотрено: 4827 раз