Мальчишеская игра в войну отражена в дореволюционной детской литературе значительно скромнее, чем можно было бы ожидать: ведь в жизни это была любимая забава мальчишек, обставленная целыми армиями солдатиков и артиллерией. К началу XX века игрушечных наборов солдатиков было множество, от дорогих магазинных (с детальным воспроизведением амуниции) до дешевых кустарных (вырезанных из дерева или фанеры и грубо раскрашенных). А. Бенуа называл солдатиков любимой игрушкой своего детства: он проводил много часов, играя с ними, за что получил от родных прозвище Бум-бум. В «Воспоминаниях» он подробно описывает игрушечную армию своего детства, насчитывавшую несколько сотен солдатиков:



По воспоминаниям А. Бенуа, вся эта «домашняя военщина» стоила дорого, зато деревянные солдатики, которых можно было купить на любом рынке, стоили копейки. И хотя по росту они не соответствовали оловянным, но были не менее любимыми, чем магазинные. Там же, на рынке покупался барабанщик, который выстукивал дробь, когда вертели ручку, вделанную в подставку. И «полк» солдат в светло-голубых мундирах, скрепленный полосками, которые раздвигались и сдвигались, отчего солдатики перестраивали свои ряды. Но самую глубокую любовь маленький Бум-бум испытывал к большому солдату, сделанному из папье-маше. Он был в красном мундире, с веселым добродушным лицом, и стоял навытяжку, выпятив грудь и сжимая ружье:



Задумываясь о причинах своего пристрастия к игрушечным солдатикам, Бенуа отвергает возможные упреки в милитаризме и жестоких чувствах. Восторг вызывали стройность и организованность военных рядов, нарядная красота обмундирования, готовность солдатиков перестраиваться по воле своего командира. Игра в солдатики не помешала будущему художнику стать убежденным пацифистом.
Это свидетельство мемуариста. У авторов детских книг на этот счет было свое мнение. Они считали, что «домашняя военщина» (в отличие от военного воспитания) препятствует пробуждению гуманных чувств в ребенке. Вот почему авторы детских книг игнорировали военные игрушки. Стойкий оловянный солдатик Х.К. Андерсена выглядит одиноко на фоне детской литературы XIX века. Сказочник придал ему черты романтического героя, который не похож на своих товарищей и не пригоден для игры в солдатики. Когда же эта тема попадает в руки русских детских писателей, они обыкновенно видят в игре в солдатики проявление агрессии и милитаризма. Дети, любившие в детстве военные игры, впоследствии обнаруживают жестокий нрав и порочные наклонности. В одной из повестей детского писателя М. Чистякова описывается детство французского офицера, участника наполеоновской кампании. Истоки его будущей жестокости лежат в любви к военным играм:



Негативное отношение к военным игрушкам сохранялось в детской литературе конца XIX — начала XX века. Писатели-реалисты придавали таким игрушкам символическое значение. В книге Д. Мамина-Сибиряка «Конец войне» (1912) публицистическое развенчание войны показано через описание игрушечных боев двух взрослых старых вояк: майора и его денщика.


Старый мастер и его денщик азартно играют в игрушечных солдатиков (70. Мамин-Сибиряк. «Конец войне», М., 1912).



Начинается перестрелка, и игрушечные солдатики падают навзничь. Невинная игра постепенно становится побоищем, когда старики в азарте начинают топтать ногами армии своих противников. Подсмотревшая эту игру племянница весело смеется над стариками: уж очень комично выглядит их увлеченность детской забавой. Но во сне ей являются поломанные и растоптанные солдатики — они истекают кровью и молят о пощаде. Мысль о судьбе мужа, который сейчас на фронте, переполняет сердце женщины неприязнью к военной игре. Видя, как дети заражаются азартом старых вояк, разумная мать предлагает наложить запрет на военные игры: «Война — величайшее из всех зол... Играть в войну просто грешно».
И больше в этом доме в войну не играли.
Военные игры нередко осуждались литературой, потому что противоречили христианским идеалам человеколюбия и всепрощения. Идея мщения была глубоко чужда детской литературе XIX века. Дети узнали, что их отец ранен во время русско-турецкой кампании. Они решаются отомстить туркам по-своему. Девочка надевает игрушечный шлем, берет саблю, ружье и стреляет в лицо кукле, прозванной за восточный облик Башибузуком. С восторгом она рассказывает матери, как отомстила за отца, но получает суровую отповедь:



Первая мировая война усилила недоверие к военным играм и игрушкам. Так, в рассказе В. Дмитриевой «Мама на войне» (1915) дети, потрясенные картинами страданий раненых в письмах матери, решают уничтожить свои игрушечные армии: они бросают в печку вырезанные из бумаги пушки, знамена, генералов в красочных мундирах. Дети провозглашают «полное разоружение и вечный мир».
Настороженное отношение к детскому увлечению военной славой распространилось не только на игру в солдатики, но и на то, как вообще воплощалась военная тема в детской литературе. Так, в биографиях военачальников, предназначенных для детского чтения, подчеркивались не только их военные заслуги, но и штатские добродетели: забота о солдатах, милосердие к пленным.


Ребенок в полном «индейском» снаряжении, главную часть которого составляет игрушечный лук со стрелами и красочный головной убор из перьев (А. Варто. «Игры», М.;Л.: Радуга. Рис. Е. К.)
Готовы лук и стрелы,
Блестят на солнце перья,
Я больше уж не белый!
Индейцем стал теперь я.

Меньше были связаны с опасной темой милитаризма игры в романтические войны. На первом месте тут стояла, безусловно, игра в индейцев. Рожденная приключенческой литературой (Купер, Майн Рид), очень популярной среди детей, она была продолжена в многочисленных игрушках: стрелах, колчанах, копьях, головных уборах индейцев. Они были самым привлекательным подарком для мальчиков на рубеже XIX и XX веков. Е. Шварц вспоминает, в какой восторг привели его большой лук и колчан со стрелами, купленные в игрушечном магазине. Командование покорными солдатиками ничего общего не имело с опасным поединком индейца и белого, где на стороне одного — хитрость и ловкость, а на стороне другого — военный опыт. Наибольшую симпатию вызывал образ благородного дикаря, защитника своей родины. Эту роль играл в своем воображении едва ли не каждый мальчик. В. Набоков в романе «Дар» (1938) вспоминает любимую игру дореволюционного детства, переходя на язык поэзии:



Но в самой детской литературе игры в индейцев служили неисчерпаемой темой комических историй. Забавно выглядели благородные дикари в условиях русской жизни. В рассказе писателя А. Круглова «Янки Вологодского уезда» (1885) гимназист научил крестьянских мальчишек игре в индейцев. Деревенские «дикари» с честью выдержали испытания, а вот измученный трудностями «янки» едва добрался до дому, потеряв всякий интерес к вычитанным из книжек приключениям.
В индейцев играли не только мальчики, но и девочки, хотя, с их точки зрения, в этих играх было больше дикарского, чем благородного. Вот мальчишеская игра в дикарей в восприятии одной из них (Н. Лухманова. «Надина коза», 1903). Когда на каникулы приезжали братья из военного корпуса, весь дом оказывался поделенным на военные зоны, вход в которые для девчонки был закрыт. Этому предшествовало строгое предупреждение: «Женщин будем расстреливать, если они попытаются проникнуть к нам». Но проникнуть очень хотелось. Это удалось, когда братья-кадеты увидели в руках сестры великолепную игрушку, купленную бабушкой в швейцарском магазине. Это была коза с золотыми рожками, белой пушистой шерстью, передвигавшаяся на колесиках-копытцах и блеявшая при этом. Потрясенные братья сдали няне оружие и дали слово солдата не обижать сестру. Ради козы мальчишки отказались от игры в войну, увлекшись игрой в Робинзона. Была выстроена палатка из кадетских шинелей, а для козы расстелили зеленую скатерть. «Дикари» приплывали теперь на поваленных стульях, изображавших пироги. Но мирной игра была недолгой — после воинственного танца мирный быт Робинзона был вдребезги разбит:



Так печально закончилась «козья драма». Особо обидным было презрение мальчишек, которое высказал старший брат: «Я так и знал, что эта девчонка испортит нам всю игру, мало ли какие бывают случайности, на войне и людей убивают». Самое комичное в рассказе то, что «кроткая девочка» наравне с воинственными мальчишками участвует в «убийстве» козы.
«Космополитическая» игра в индейцев соперничает с вполне «патриотической» игрой в солдатики, где доблестные русские воины одерживают победу над недалеким и трусливым врагом. Но это стало заметным только во время Первой мировой войны. Игрушка тогда была поставлена на службу официальной пропаганде, что не встречало сочувствия у педагогов, решительно выступавших против «военных» игрушек:





Злобная сущность дворянского ребенка проявляется в том, как он жестоко обращается с игрушечными солдатиками (В. Смирнова. «Рассказы об игрушках», М.: Молодая гвардия, 1931, худ. Г. Ечеистов).

После революции 1917 года детские игры в войну оказались в прямой зависимости от новой идеологической доктрины. Прежде всего были отринуты игры с солдатиками, но не из-за милитаризма, а по иной причине: в детском любовании генералами и прочими полководцами можно было заподозрить «буржуйские замашки». Вот как развлекается злобный дворянский ребенок:



Однако для критики «буржуазной» игры в солдатики времени не оставалось: военизированное советское государство использовало все возможности для утверждения военного духа и связанных с войной ценностей: патриотизма, готовности к лишениям и жертвам, беспрекословного повиновения. Никакой пощады врагу — в таком духе должно воспитываться молодое поколение. В резолюции Первой Российской конференции по детской литературе говорилось о том, что гуманизм по отношению к врагу является «проявлением правого оппортунизма». Старые детские игры наполнялись новым содержанием, и оловянные солдатики вскоре маршировали под командованием красного командира. Уже в яслях дети готовы к войне (понимая ее, разумеется, по-детски):



Военная игра получает точный адресат, несмотря на юный возраст ее участников:




В советских книгах 1930-х годов воспеваются дети, предпочитающие военную игрушку всем остальным. Это может быть даже обыкновенное охотничье ружье — ребенок как будто предвидит, что в будущем это ружье пригодится ему для серьезных целей:




Этот мальчик — счастливый обладатель противогаза (Н. Григорьев. «Мальчик с противогазом», рис. А. Пахомова, М.; Л.: Изд. дет. лит., 1939).

Если Андрюша выбрал ружье, то Петя получил замечательный подарок ко дню рождения — противогаз (Н. Григорьев. «Мальчик с противогазом», 1939). Прежде ребенок спокойно засыпал, держа в руках любимую игрушку, — ребенок эпохи Осоавиахима (Общество содействия авиации и защите от химического нападения) засыпает и просыпается с противогазом: грядущая война ему не страшна. Прекрасны дети, готовые к войне, а те, кто не владеет соответствующими умениями, обливаются презрением. Изнеженный мальчик Витя не подготовлен к тому,




Диапазон военных игрушек в литературе довоенных лет значительно расширился. Дети играют не только солдатиками и ружьями. В ход идут пистолеты, гранаты, парашюты, противогазы, каски, плащ-палатки. Появляются новые рода войск: танки, самолеты. А новые игрушки отображают все виды современного вооружения.
Через военную игрушку ребенок приближается к реалиям надвигающейся войны. Поэтому с презрением отбрасываются игры в рыцарей с их допотопным игрушечным вооружением. В повести А. Гайдара «Военная тайна» (1939) мальчики обсуждают военные подвиги. Один мечтательно спрашивает у другого:



Имена реальных советских командиров призваны освятить детскую игру. В книжке Л. Кассиля «Буденыши» (1935) сам Буденный принимает парад в детском саду, так что присутствовавший при этом немецкий инженер поражен: «Это удивительно. Большой великий генерал делает из себя игрушку для рабочих детей». В свою очередь, дети — игрушки в глазах полководца, видящего в «буденышах» будущих красноармейцев.
«Мы — военные» (название книги С. Маршака, 1940 г.) — с гордостью заявляют о себе герои детской литературы. И не только заявляют. Их детские игры — репетиция будущей военной сноровки:




На рисунке к стихотворению С. Маршака «Дети нашего двора» (М.; Л.: Детгиз, 1949, худ. В. Ладягин) среди детской солдатской массы выделяются дети-командиры. Их отличает властный взгляд, под которым вытягиваются подчиненные-ровесники. И хотя в стихотворении утверждается, что военачальниками не рождаются, а становятся, идея вождизма выражена художником со всей очевидностью.


Поэт предрекает детям счастливое будущее: их игры обернутся реальностью:



Милитаризм, которого так опасалась дореволюционная детская литература, стал привычной темой в советской литературе 1930-х годов. Война перестала быть мальчишеской игрой и превратилась в занятие для всех и каждого. Вот какие игрушки заказывает к празднику маленькая девочка:



Всем этим добром, включая военную технику, девочка хочет поделиться с детьми-антифашистами.
Военные игрушки вторгаются даже в традиционные сказочные жанры, оказываются в руках персонажей известных детских книг. В приключениях героев «Золотого ключика» действуют традиционные враги, и первый из них — Карабас-Барабас. Он грозит Буратино и его друзьям войной. Но в советском кукольном театре все готовы к отпору врагу:



Устрашающие детские игры прекратились вместе с началом настоящей войны 1941-1945 годов: легкость игрушечных побед была сметена тяжестью наступивших поражений и побед, дававшихся слишком большой ценой. Мальчики не играют, а посильно помогают фронту. Позволить себе играть в войну могли только девочки:




Но и в этой игре на первом плане оказывается практическая польза: девочку-санитарку хоть завтра можно отправлять на фронт.
Тональность повествования о детских военных играх и игрушках становится иной в 1960-е годы — сказались изменения в общественной жизни страны. Советского красноармейца, готового вступить в смертельный бой с врагами родины, сменяет несколько абстрактный образ романтического воина, рыцаря, мушкетера. Если прежде потребность детей в романтической «войне» находила выход в игре в индейцев, то в литературе 1960-х годов подлинные дети-герои — рыцари без страха и упрека (В. Крапивин. «Оруженосец Кашка», 1968; «Мушкетер и фея», 1979).
Писателей волнует проблема воспитания не просто солдата, а настоящего мужчины, который не дрогнет перед любой опасностью. Именно романтической устремленностью детской литературы объясняется то обстоятельство, что ее герой пересел из танка на коня:



Мальчика связываете игрушечным конем крепкая дружба. Конь — верный боевой товарищ. Он появляется в разных художественных контекстах — от рыцарских турниров до красной конницы (романтические веяния коснулись производства самой игрушки — стали выпускаться кони с развевающимися гривами).
Особой романтикой детская литература окружила героев Гражданской войны: поэтизация революции в литературе «взрослой» сказалась в наборе атрибутов, свойственных «комиссарам в пыльных шлемах». Сабли и буденовки стали отличительным знаком играющих детей.



Две иллюстрации к стихотворению В. Маяковского «Конь-огонь» худ. Кизевальтера (М., 1952) и худ. Л. Коломейцеав (Горький, 1987) показывают, как меняется представление о мальчике-воине: в первом случае ребенок монументален в угрожающей позе, во втором — он романтик и мечтатель, летящий в воображаемой скачке. Фотографии на стене напоминают о героическом прошлом его предшественников.


В изображении детских военных игр, освобождающихся от пропагандистского пафоса, опять появляется юмор. Первоклассники пришли смотреть фильм о Гражданской войне. Красным пришлось туго: у них не хватало патронов. Тогда дети, сидящие в зрительном зале, достали игрушечные пистолеты и стали помогать «своим»:





После учиненного в кинотеатре разгрома первоклассникам пришлось расстаться со своим оружием. Но это не убавило их гордости: ведь они стали участниками борьбы за правое дело!
В 1970-1980-е годы эта тема несколько трансформировалась, не утратив своего слегка юмористического звучания. Романтика гражданской войны уступает место романтике Великой Отечественной, но смысл мальчишеской игры сохраняется: мальчик становится мужчиной, обретая главные его достоинства — верность долгу, данному слову, естественное стремление к славе. И к этому детские писатели относятся вполне серьезно. В повести Ю. Коваля «Недопесок»(1975), посвященной проблеме социальной свободы личности, юмористически изображенная игра в войну становится одним из средств характеристики героя — дошкольника Серпокрылова. Вооруженный игрушечной винтовкой, в военной фуражке, сползающей на глаза, дошкольник проходит в игре трудный путь от солдата до генерала. Военную славу он обретает в тяжелых боях. Но воображаемые сражения для мальчика -не только средство достижения военных успехов, но и школа мужества: он учится преодолевать совсем не шуточные препятствия. Под перекрестным «обстрелом» двух суровых директоров «генерал Серпокрылов» продемонстрировал подлинное мужество, не выдав сбежавшего со зверофермы песца с гордым именем Наполеон: генерал остался преданным своему «императору».
Рассказ о детских играх и игрушках в современной литературе имеет еще одну функцию: играя, ребенок не только дает волю своему воображению, но и соприкасается с военной историей своей страны. И это соприкосновение изображается как глубоко личное сопереживание, свободное от пропаган дистского пафоса. И комический обстрел фашистов на экране кинотеатра, и воображаемый бой дошкольника Серпокрылова — все это формы личного участия в событиях минувшего. Прошлое вторгается в сегодняшний день - как в игре в солдатики, которую затеял мальчик из стихотворения современного поэта. Петровские гренадеры, кутузовские уланы, чапаевские кавалеристы, солдаты Великой Отечественной оживают перед его глазами:




Так эволюционировала тема военной игрушки за сто лет. Любование стройными рядами солдат сменилось пропагандой грядущей войны, а солдатики наших дней напоминают о героическом прошлом, что помогает современному ребенку вырасти настоящим мужчиной.
За пределами детской литературы, во взрослой поэзии андеграунда тема военных игрушек подается совсем иначе. Поэт видит в ребенке, играющем в войну, опасного агрессора:



-------------------
Марина Костюхина "Игрушка в детской литературе"